Николай Коняев. Два лица Власова.

рассказывал потом, что отец его якобы был сверхсрочным унтер–офицером в гвардейском

кавалерийском [136] полку, а в гвардейских полках был тогда распространен обычай помогать

получать образование детям унтер–офицеров… Вот по просьбе Власова–отца и выхлопотали Власову- сыну стипендию «Николая Чудотворца».

Но Штрик–Штрикфельдт ничего не знал о способности генерала приспосабливать свою биографию к

собеседнику и «немца сыровара» принял за чистую монету, и умилился всем своим большим и

добрым немецким сердцем.

«В этот мой первый визит у Власова, — пишет он, — мы говорили обо всем, только не о военных

делах. Наш разговор о большой нужде, в которой живут простые русские люди по ту и по эту сторону

фронта, казалось, сразу сблизил нас».

Столь же задушевными были и последующие беседы Андрея Андреевича Власова с Вильфридом

Карловичем.

Власов расспрашивал о германских целях войны.

На откровенность бывшего советского генерала бывший офицер русской императорской армии также

отвечал откровенностью, хотя, конечно, как оговаривается он, присяга ставила ему определенные

границы.

После этих реверансов Штрик–Штрикфельдт перешел к делу…

«Вскоре я поставил Власову решающий вопрос, не является ли борьба против Сталина делом не

одних только немцев, но также, и в гораздо большей степени, делом русских и других народов

Советского Союза?»

Власов задумался.

Потом начал рассказывать, что в Советском Союзе не только народные массы, но и многие военные,

даже некоторые ответственные работники настроены против Сталина. Однако террор в России

подавляет любую попытку организованного сопротивления.

Вильфрид Карлович кивал, слушая Власова. Он и сам думал и чувствовал так, и поэтому ему

нравились мысли генерала.

«В такие минуты генерал выглядел, как старый мудрый китаец. Умные и неподвижные черты лица

его не выдавали его чувств».

И тут Власов неожиданно сказал, что уже говорил с офицерами в лагере…

— И что же?

— Большинство из них борьбу со Сталиным считают своим патриотическим долгом… Другое дело,

на чьей стороне…

— Как это, на чьей?! — удивился Штрик–Штрикфельдт. — Разве существует выбор? Кто еще борется

сейчас со Сталиным?

— Выбора нет… — вздохнув, согласился Власов. Заложив руки за спину, он остановился у окна. —

Англичане уже подвели нас однажды. Американцы [131] заключили договор со Сталиным, но ведь и

немцы, кажется, не нуждаются в нас… Как вы представляете себе участие русских в борьбе против

Сталина?

Штрик–Штрикфельдт сказал, что он по–прежнему верит в освободительную войну, в освобождение

России от большевизма.

— И это несмотря на то что вожди национал–социалистов одержимы высокомерием, а потому слепы

и не склонны разработать разумную политическую концепцию. Но я не один, Андрей Андреевич…

Позиция германского офицерского корпуса не такая, как у национал–социалистов.

Власов согласился с этим, сказав, что он и сам это заметил, беседуя с генералом Линдеманом и

офицерами его штаба.

— Но что же все–таки мы можем сделать? — спросил он. — И что думает об этом ваш фюрер?

— Фюрер, к сожалению, все еще окружен пораженными слепотой людьми. Но фельдмаршалы и

крупные офицеры здесь, в Генеральном штабе, делают, что могут, в сторону изменения политических

целей войны и пересмотра наших отношений к русскому народу. Готовы ли вы сотрудничать с теми,

кто хочет бороться против Сталина? Сотни тысяч русских уже помогают немцам в этой войне против

Сталина, многие даже с оружием в руках. Но у них нет своего лица.

— Против Сталина — да! Но за что и за кого? И как? Дадут ли нам офицеры, о которых зы говорите,

возможность выставить против Сталина не армию наемников, а русскую армию? Армию, которая

будет получить приказы от национального русского правительства. Только высшая идея может

оправдать выступление с оружием в руках против правительства своей страны. Только тогда будет

оправдано и согласие на вашу помощь в борьбе против большевистской диктатуры. Тем более что

люди в Кремле ведут псевдонациональную политику и патриотизм их поддельный.

Разговор был интересным, но опытному вербовщику Штрик–Штрикфельдту надобно было переходить

от слов к делу. Как бы между прочим он попросил генерала изложить свои мысли в письменной

форме. Он объяснил, что момент чрезвычайно благоприятный — начальник Генерального штаба

Гальдер ждет от Гелена доклада и под этим соусом сейчас можно передать записку пленного генерала

сразу в руки начальника Генерального штаба.

Штрик–Штрикфельдт не сказал своему другу Власову, что Гелен — человек, который курирует

разведку восточного фронта, но Вильфрид Карлович ведь и сам признавался, что откровенность его

всегда была ограничена рамками присяги.

Тем более что в главном он не кривил душою.

Он, как мы уже говорили, подобно многим прибалтийским немцам или даже самому Йозефу

Геббельсу искренне считал, что Германия должна воевать не с Россией, а с большевизмом. [138]

Екатерина Андреева остроумно заметила, что, «живя в СССР, Власов привык к ситуации, когда

система террора пронизывает всю жизнь, а критиковать официальную политическую линию без