Николай Коняев. Два лица Власова.

характер законности и одним ударом устранит ряд сомнений и колебаний, существующих в

оккупированных и неоккупированных областях и тормозящих дело создания нового порядка;

— это мероприятие легализует выступление против России и устранит мысль о предательстве,

тяготящую всех военнопленных, а также людей, находящихся в неоккупированных областях».

В записке, как мы видим, были сформулированы здравые и чрезвычайно полезные для Германии

соображения, и если бы Хильгер был похуже знаком с сущностью нацистской политики на

восточных территориях, возможно, его бы и заинтересовали мысли Власова. [143]

Но Хильгер о подлинных задачах войны с Россией знал, и меморандум не понравился ему. Тем более

что Хильгер считал войну с Россией уже выигранной.

Победа, по мнению Хильгера, была одержана, и вдаваться в раздумья над предложениями

генералов — «унтерменшей» он не посчитал нужным. Да и не входило в его компетенцию

заниматься анализом предложений этих «человекообразных», у которых не хватает ума даже понять,

что требуется от них…

«Я ясно сказал советским офицерам, что не разделяю их убеждений. Россия в течение ста лет

являлась постоянной угрозой Германии, вне зависимости от того, было ли это при царском или при

большевистском режимах. Германия вовсе не заинтересована в возрождении русского государства на

великорусской базе».

Густав Хильгер уехал из Винницы в чрезвычайном раздражении, так и не добившись от Власова его

прямого согласия войти в марионеточное правительство. Но вывернуться Власову все же не удалось.

Штрик–Штрикфельдт использовал тревогу Власова, чтобы окончательно дожать его.

— Генерал! — сказал он. — Чтобы нейтрализовать докладную записку, которую подал господин

советник, необходимо ваше обращение… Ваше обращение нужно нам, чтобы доказать политикам, что

офицеры и солдаты Красной армии готовы слушать вас и следовать за вами, как за русским и

патриотом. Когда они это поймут, мы приблизимся к нашей цели. А до тех пор, дорогой Андрей

Андреевич, нам не остается ничего иного, как идти тернистым путем борьбы против Сталина и

против…

— Против этих слепых идиотов вокруг Гитлера! — перебил его Власов.

— Совершенно верно! — Штрик–Штрикфельдт облегченно вздохнул. Наконец–то было сказано то,

что ему нужно было сказать и что он не решался сказать…

Власов внимательно посмотрел на него и усмехнулся.

— Все–таки это удивительно, — сказал он. — Здесь все совершенно иначе, чем в Москве! Вы берете

на себя ответственность и действуете по вашей совести. Такое у нас немыслимо. Малейший намек

диктатора — и все падают ниц…

Штрик–Штрикфельдт так и не понял, то ли Власов восхищается им, то ли издевается.

— Так вы поможете нам? — отчаявшись разгадать эту загадку славянской души, спросил он. — И не

только в этот первый раз, с листовкой, но и в том, что последует за ней?

И для Власова, и для Штрик–Штрикфельдта это, было заключением союза.

Как мы уже говорили, наряду с другими офицерами вермахта, Штрик–Штрикфельдт и в самом деле

тогда еще верил, что Гитлер прислушается [144] к голосу разума и германский генералитет сумеет

добиться правильного политического решения.

Он сказал об этом Власову, но просил (во всяком случае, в своей книге — о, эта прибалтийская

порядочность!) никогда не упрекать его, если его ожидания не оправдаются.

Пока же, сказал он, нужна политика «малых шагов».

Власов, хотя он и сомневался, можно ли политикой «малых шагов» дойти до намеченной цели,

согласился с ним…

— Ведь путь туда — не близок, — говорил он. — А в борьбе против тирании судья один — успех. Он

выносит свой приговор, присуждая победителю звание героя, а побежденному — клеймо изменника.

— Не знаю, доживем ли мы до политического успеха, — возвращая генерала на грешную землю,

ответил Штрик–Штрикфельдт. — Но разве только политика определяет наши действия? Если наши

планы будут поддержаны, хотя бы наполовину, все равно сразу улучшится жизнь русских

военнопленных, многие из которых еще и сегодня умирают голодной смертью.

— Вы правы. Ради одной этой задачи оправдана наша политика, — согласился Власов.

Забегая вперед, скажем, что, как полагают некоторые исследователи, эту задачу Власову отчасти

удалось решить.

«Давая свое согласие на участие в «Русском Комитете», — пишет Б. И. Николаевский в работе

«Пораженческое движение и ген. Власов», — группа Власова… в качестве обязательного

предварительного условия поставила немедленное же облегчение участи пленных… Смертность в

лагерях резко понизилась, и начиная с 1943 года лица, попавшие в плен, имели Шансы остаться в

живых. Раньше у них таких шансов не было…» {37}

10 сентября 1942 года Власов подписал свою первую листовку, составленную с помощью

сотрудников отдела пропаганды.

«Где же выход из тупика, в который сталинская клика завела нашу страну? — задавал он

риторический вопрос и сам же и отвечал на него: — Есть только один выход… Другого история не

дает. Кто любит свою родину, кто хочет счастья для своего народа — тот должен всеми силами и

всеми средствами включиться в дело свержения ненавистного сталин–ского режима, тот должен