Николай Коняев. Два лица Власова.

освободительного движения определялась на уровне мистических прозрений, столь характерных для

руководителей Третьего рейха и всей густо замешанной на оккультизме [209] идеологии германского

фашизма. Основывалась эта идеология, как мы знаем, на культе Силы, несущей в себе заряд не

созидания, но разрушения, и мистические прозрения совершались тогда, когда наступало для этого

определенное темными Силами время…

И если мы приглядимся, то увидим, что в поступках Власова в эти годы тоже начинает

превалировать мистическая предопределенность.

Кажется, полностью погруженный в пьянство и безволие, он совершает в эти дни наиболее

продуманные ходы, которые и позволят ему достичь необходимого результата, которые позволят

переменить то, что ему было необходимо изменить…

Другое дело, что уже бессмысленно стало тогда что–либо менять…

Все это Власов если и не понимал, то чувствовал.

Свидетельство — разговор, состоявшийся у него в январе 1944 года с генерал–майором Гельмихом,

только–только назначенным командовать восточными войсками, уже переброшенными на Западный

фронт…

Судьба уже во второй раз свела Гельмиха с Власовым. Под Москвой он командовал 23–ей дивизией…

— Я не понимаю, — убеждал Гельмиха Власов. — Не понимаю, почему немцы не дают возможности

русским самим воевать против Сталина. Причина, я думаю, в том, что эгоизм убивает не только

сердце, но и рассудок.

— А что надо делать?

— Надо по возможности быстрее сводить русские подразделения в национальные дивизии. Это то,

что, может быть, еще может нанести Сталину смертельный удар.

— Это дело политики, — сказал Гельмих. — Тут я ничего не могу сделать. Моя задача учесть всех

добровольцев и озаботиться, чтобы они получали жалованье и были приравнены в правах с

немецкими военнослужащими.

— И когда вы думаете закончить учет и снаряжение всех добровольцев? — спросил Власов. — У нас

мало времени. Может быть, уже поздно. Но мы должны сделать, что возможно. Вы и я!

Гельмих пожал плечами…

Глава вторая

Гиммлер мог сколько угодно говорить о свинье — «унтерменше Власове», но теперь сама

действительность заставляла его офицеров думать о формировании наряду с бельгийскими,

голландскими и норвежскими дивизиями и «восточных» частей СС… [210]

В процессе организации находились галицийские формирования. Таким образом, вопреки

пожеланиям рейхсфюрера подготавливалось мнение о необходимости сотрудничества и с Власовым.

Сравнивая режимы в Советском Союзе и Германии, перечисляя сходные черты, мы не упомянули

такой же, как и у большевиков, чрезвычайной забюрократизированости системы, ничего не сказали о

весьма развитой как в СССР, так и в Германии, соревновательности и жутковатом соперничестве

спецслужб.

Разумеется, это не такое основополагающее сходство, как яростная русофобия, тем не менее именно

оно многое определило в судьбе Власова и всего Русского освободительного движения.

Власов был завербован ведомством «Вермахт пропаганды», и в этом качестве ( «призывами и

фотографией») отрабатывал у немцев свой хлеб и свою водку.

Но ведомство Галена напоминало айсберг, официальная работа занимала лишь малую часть сил

сотрудников, и понятно, что «пропагандное употребление» было лишь официальной пропиской

генерала в бюрократии нацистских спецслужб.

Какие именно планы связывал Гелен с генералом Власовым, судить трудно, но планы эти были.

Напомним, что наступил сорок четвертый год… В январе была прорвана блокада Ленинграда.

В феврале — окружена и ликвидирована Корсунь–Шевченковская группировка немцев.

В апреле советские войска перешли государственную границу СССР.

Мы уже говорили о фотографии, где Власов и генерал Трухин в Дабендорфе обходят строй

очередного выпуска курсантов.

Рука генерала вскинута вверх в фашистском приветствии, но не расправлена, а согнута в локте. В

результате — что–то среднее между фашистским «Зиг хайль» и русским отданием чести.

Итак все во Власове…

И не только в одежде, в манерах, но и в поведении…

Власов всегда — между. Между Россией и Германией…

Между эмигрантами–белогвардейцами и эмигрантами из партийных функционеров–большевиков.

Между ведомством Гелена и СС…

В начале сорок четвертого года Власов беседовал с полковником Генерального штаба бароном фон

Фрайтаг–Лорингхофеном. [211]

— Гитлер боится завтрашней национальной России, а проигрывает войну против Советской России

уже сегодня… — сказал Власов. — У меня же теперь лишь одна забота, чтобы освободительное

движение не пошло ко дну во время крушения Германии. Но это будет возможно, если найдутся

германские офицеры, с которыми мы решимся на этот последний, отчаянный шаг для спасения

свободы всех европейских народов, включая народы Советского Союза…

И объяснил, что, несмотря на потери немцами всех занятых русских территорий, у него еще остается

возможность для создания Русской освободительной армии.

Слова об «отчаянном шаге», на который может решиться Власов, понравились барону Фрайтаг- Лорингхофену.

Как и Гелен, барон принадлежал к той группе немецких радикально настроенных офицеров, которые

в 1944 году уже готовы были пожертвовать и национал–социализмом, и самим Адольфом Гитлером