Николай Ленин. Сто лет после революции

СТЫДНО за людей, когда видишь, что личное несчастье одного человека пытаются использовать для борьбы с враждебным политическим направлением. Мы не хотим сравнивать Романа Лжемалиновского с Носарём. Но что сказали бы ликвидаторы, если бы их политические противники после случившегося с Носарём стали на основании судьбы этого отдельного человека позорить меньшевизм и «использовать» случай Носаря против всего меньшевистского направления?

(«Ликвидаторы и биография Лжемалиновского», 4 июня)

808

Прочёл сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко, что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе побольше всяких «ужасов», собрать воедино и «порок», и «сифилис», и романическое злодейство с вымогательством денег за тайну (и с превращением сестры обираемого субъекта в любовницу), и суд над доктором! Все это с истериками, с вывертами, с претензиями на «свою» теорию организации проституток. Сия организация ровно из себя ничего худого не представляет, но ИМЕННО автор, сам Винниченко делает из неё нелепость, СМАКУЕТ её, превращает в «конька». В «Речи» про роман сказано, что подражание Достоевскому и что есть хорошее. Подражание есть, по-моему, и архискверное подражание архискверному Достоевскому. Поодиночке бывает, конечно, в жизни всё то из «ужасов», что описывает Винниченко. Но соединить их все вместе и ТАКИМ образом – значит, МАЛЕВАТЬ ужасы, пужать и своё воображение и читателя, «забивать» себя и его. Мне пришлось однажды провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем – и однажды «уговаривать» товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством. Оба воспоминания – a la Винниченко. Но в обоих случаях это были маленькие кусочки жизни обоих товарищей. А этот претенциозный махровый дурак Винниченко, любующийся собой, сделал отсюда коллекцию сплошь ужасов – своего рода «на 3 пенса ужасов». Бррр… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение.

(Письмо Арманд, июнь)

809

В январе 1912 года «раскольники» «ленинцы» объявляют, что они – партия без ликвидаторов и ПРОТИВ них.

В марте 1912 года против этих «раскольников» ОБЪЕДИНЯЮТСЯ в своих русских листках и на страницах немецкой социал-демократической газеты «Vorwarts» ВСЕ группы и «фракции»: ликвидаторы, бронштейнианцы, вперёдовцы, «большевики-партийцы», «меньшевики-партийцы». Все вместе дружно, единодушно, согласно, едино ругают нас «узурпаторами», «мистификаторами» и прочими не менее нежными и ласковыми прозвищами.

Очень хорошо, господа! Но чего же вам легче было, как соединиться ПРОТИВ «узурпаторов» и показать «передовым рабочим» пример ЕДИНСТВА? <…> Если разногласия только выдуманы или раздуты и т. п. «ленинцами», а на деле ВОЗМОЖНО единство ликвидаторов, плехановцев, вперёдовцев, бронштейнианцев и др., то отчего не доказали вы этого за два года СВОИМ примером?

В августе 1912 года собралась конференция «объединителей». Сразу началось РАЗЪЕДИНЕНИЕ, плехановцы вовсе отказались идти, вперёдовцы пошли, но ушли с протестом и с разоблачением фиктивности всей затеи. «Объединились» ликвидаторы, латыши, бронштейнианцы (Лев Бронштейн* и С. Бронштейн), кавказцы, семёрка*. Объединились ли? Мы заявили тогда же, что нет, что это лишь прикрытие ликвидаторства. Опровергли ли нас события?

Ровно через полтора года, в феврале 1914 года, оказывается:

1) Что семёрка распадается – Бурьянов уходит от неё.

2) Что в оставшейся новой «шестерке» Чхеидзе и Туляков или кто-то другой не могут спеться насчёт ответа Плеханову. Они в печати заявляют, что ответят ему, И НЕ МОГУТ ОТВЕТИТЬ.

3) Что Бронштейн, фактически уже много месяцев исчезнувши из «Луча», ОТКАЛЫВАЕТСЯ, издавая «свой» журнал: «Борьба». Называя этот журнал «нефракционным», Бронштейн ясно говорит этим (ясно для всех, кто сколько-нибудь знаком с делом), что «Наша Заря» и «Луч» ОКАЗАЛИСЬ, по его, Бронштейна, мнению, «фракционными», т. с. плохими, объединителями.

(«О нарушении единства, прикрываемом криками о единстве», июнь)

810