Николай Негодник

Бартош поднялся, потирая ушибленный в падении бок, и тут же в испуге отпрыгнул в сторону. Земля под ногами задрожала и пошла широкой трещиной, откуда, как горошины из стручка, выскочили мелкие чертенята с вилами наперевес.

— Вон тех дикарей быстренько побрать, нам организовать выпить и закусить! — отдал распоряжение черт-наездник. — Пошевеливайтесь!

Чертенята сноровисто перекидали барыгов в трещину. Воевода только поморщился, когда не помещавшихся туда утаптывали копытами и трамбовали откуда-то взявшимся большим бревном. Сделав свою работу, рогатые попрыгали следом, и разлом затянулся, оставив на поверхности маленький столик с бутылкой водки, двумя стаканами и одним огурцом.

— Ты за моей душой пришел? — спросил Казимир и крепко сжал рукоять булавы.

— Зачем мне она?

— Но ты же черт.

— Я русский черт! — Рогоносец гордо вздернул пятачок.

— И?

— И ни хрена! Своих не трогаем.

Воевода снял шлем и почесал затылок. В его голове не укладывалось — как это черту и не нужна человеческая душа.

— Как хоть зовут-то тебя?

— Всяко… в основном матерно, — тяжелый вздох и вдруг погрустневшие глаза. — А так да, Глушатой Преугрюмовичем кличут.

— Еще раз…

— Папу Преугрюмищем звали.

— А-а-а… а я Казимир, — Бартош кивнул в сторону столика. — Угощаешь?

— Таки да, за знакомство.

— Да вроде на службе…

— Мы помаленьку, — успокоил Глушата. — Если только еще за победу, за боевое сотрудничество, за посрамление врагов. И за здоровье князя Николая в обязательном порядке.

— Искушаешь?

— Издержки профессии. Но выпить нужно.

— По глоточку?

— Думаешь, не хватит? — Черт привычно сковырнул когтем пробку и налил по полному стакану. — Гонца зашлем, у нас такие вопросы мигом решаются.

Бартош лихо опрокинул свою емкость и застыл с выпученными глазами и открытым ртом. По побагровевшим щекам покатились слезы. Но наконец закашлялся, смог вздохнуть и потянулся за булавой:

— Отравить хочешь адовым зельем?

— Тю! — ухмыльнулся Глушата. — Это же «Годзилковая особая» местного производства. Выпускается с благословения Патриархии.

— И ты…

— Пьем и ее, чо! Качество и у нас ценится.

— И не…

— Сушняк только по утрам да колокольный звон в башке, а так ничо. Да ты закусывай, Казимир, закусывай! Повторим?

Вторую порцию воевода употребил, следуя инструкции многоопытного черта. Выдохнул резко, занюхал кольчужным рукавом и удовлетворенно крякнул:

— Хорошо пошла. Смотри-ка, друг, это не твои показались? Зови к столу.

Глушата глянул на приближающихся всадников и помотал головой:

— Мои такими грязными не бывают. И тем более не крестятся слева направо.

— А как же они крестятся? — оживился Казимир.

— Вообще никак, — пояснил черт. — Не умеют. Погоди… это же вроде рыцари?

— Такие грязные? И каким чертом их сюда занесло?

— Я не заносил.

— Верю.

Бартош подождал, когда всадники приблизятся, и спросил, тщательно выговаривая слова вдруг ставшим непослушным языком:

— Вы за кого, за наших? Чо? Почему грязные? И какого хрена вообще?

Командир отряда коротко поклонился, не слезая с коня:

— Я маркиз ди Мьянетта, а это мои люди. Мы видели, как ты бросился в одиночку в погоню за многими тысячами…

Воевода приосанился и гордо погладил свисающие чуть не до груди усы.

— И вижу, что подоспели вовремя, — продолжил маркиз. — Тебя искушает дьявол!

— Да? Глушата, ты дьявола тут не видел?

— Нет, а что?

— Говорят, он меня искушает.

— Зачем?

— Не знаю. Маркиз, зачем ему это нужно?

— Не знаю, — растерялся ди Мьянетта. — Но вот же он перед нами.

— Попрошу без оскорблений! — обиделся черт. — В зеркало давно смотрел?

— Тихо! — прикрикнул Казимир. — Никаких споров между союзниками! Маркиз, водку пить будешь?

Ди Мьянетта согласился, поскольку уже три дня чувствовал себя руссом, и скомандовал отряду привал. Только вот мирного отдыха не получилось — послышался топот неподкованных копыт, и градом посыпались стрелы. Первая же разбила вдребезги бутылку. А вторая воткнулась в погрызенный огурец.

Спешившиеся рыцари встретили барыгов в мечи, благо большинство из них было ростом выше сидящего на лошади кочевника. А рассерженный черт ухватил с седла свои вилы и бросился в рукопашную. Вот он увернулся от брошенного копьеца и засадил острия в бок сморщенному, словно урюк, халифатцу, неведомо как затесавшемуся в Орду. Сидел бы дома под финиковой пальмой, доил бы верблюдов с верблюдицами, и живым мог остаться. И так… извини, личное! Вот Глушата вкрутился винтом между двумя всадниками и захлестнул хвостом ногу ближайшего коня, потом чуть дернул задницей и пришпилил к земле упавшего противника. Второго в прыжке достал копытом в лоб, сам не удержался и покатился кувырком, уходя из-под ударов.

Черт так увлекся боем, что не заметил брошенного шипастого шара на тонкой цепи. Метательный снаряд со звоном стукнул по затылку и срикошетил прямо в лицо подбирающемуся сбоку барыгу. Красная косынка слетела, обнажив розовую лысину, а сам Глушата недоуменно почесал ушибленное место.

— Наших бьют! — Братья де Биле первыми бросились на выручку.