Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта

В 1862 году Слепцов начал сотрудничать в «Современнике». Первое его произведение было «Письма об Осташкове». Затем увидели свет несколько его рассказов: «Питомка», «Казаки», «Постоялый двор», «Сцены в больнице» и, кроме того, маленькие статейки в «Петербургской хронике». По началу литературной деятельности Слепцова можно было ждать, что он будет плодовитым писателем. С каждым новым рассказом Слепцов приобретал расположение читающей публики и быстро занял видное положение между молодыми литераторами.

В.А. Слепцов. Гравюра XIX в.

Под влиянием романа «Что делать?» Чернышевского Слепцов увлекся практическим решением «женского вопроса» и создал коммуну – своего рода общежитие, где поселился сам вместе с несколькими своими знакомыми обоего пола, разделявшими его идеи. Знаменская коммуна Слепцова стала первым в России примером совместного проживания под одной крышей мужчин и женщин, не связанных между собой узами родства или брака.

Головачев вместе со Слепцовым загорелся этой идеей. Чуждый всякой мелочности, привыкший швырять деньгами, он не задумывался над тем, ему ли платить за других или другим за него, и поэтому приятели сразу поладили. В 1863 году Аполлон вступил в так называемую слепцовскую коммуну.

Коммуна представляла собой снятую Слепцовым на улице Знаменской в доме Бекмана большую квартиру (из 11 комнат), где каждый из жильцов имел отдельное помещение, а одна большая комната оставлена была общей. Для ведения хозяйства наняли «общую» прислугу. По замыслу Слепцова, жизнь в коммуне должна была быть организована на социалистических началах. Однако никто из проживавших в коммуне «эмансипированных» женщин не желал взваливать на себя бремя заведования общим хозяйством; эту роль по необходимости пришлось взять на себя самому Слепцову.

Его враги, стремившиеся всякими способами скомпрометировать коммуну, то распространяли слухи о «донжуанстве» писателя, об аристократических привычках его, о распрях внутри коммуны, то утверждали, подобно Лескову, не решившемуся повторить сплетни о безнравственности «коммунаров», что в коммуне непроходимая скука («скука страшная», «скука нестерпимая», – гипнотизировал Лесков читателя), в ней будто бы вовсе нет трудовой атмосферы, а только удобства, недоступные простому человеку, отсутствуют общие интересы.

Надо полагать, что не из барской привычки к роскоши основательно устраивал Слепцов общую квартиру. Не в условиях же петербургских трущоб и мансард, в самом деле, следовало доказывать преимущество нового быта. Кроме того, должно было ответить и тем, кто не признавал у «Базаровых» эстетического чутья, чувства изящного.

Из донесений в III Отделение видно, что на развивающих вечерах с чтением своих произведений выступали известные литераторы: Некрасов («Мороз, Красный нос»), Тургенев («Призраки»), Салтыков-Щедрин («Прощаюсь, ангел мой, с тобой…»), Н. Курочкин («Сатиры и песни. По мотивам итальянского поэта Джусти») и другие. Посещала коммуну и Панаева.

Н.В. Успенский приводил такую причину распада коммуны: «Левитов уверял меня, что в этом «рае Магомета» между гуриями, которые все поголовно пылали неукротимой страстью к красивому литератору, возникли такие конфликты, которые грозили превратиться в рукопашные схватки и даже побоища… Со своей стороны я мало придаю вероятия такому сообщению».

Мать Слепцова Жозефина Адамовна рассказывала: «… Затеял он было коммуну на Знаменской улице в Петербурге, думая удешевить жизнь многих при общей квартире и общем труде, устраивал в коммуне литературные вечера и беседы, но общий труд не привился, он был еще не современен, да и полиция небывалую диковину стала преследовать, так дело тем и кончилось».

Действительно, полиция проявляла к коммуне большой интерес. Эти обстоятельства ускорили распад коммуны, которая просуществовала меньше года: с 1 сентября 1863 года по июнь 1864 года. Впрочем, по воспоминаниям участников, основной причиной распада коммуны стало не только разочарование в общежитии, но стремление провести лето на лоне природы, за городом.

Видимо, в это время произошло сближение Головачева и Панаевой. Ей было интересно узнать, как воплощались в жизнь идеи любимого ею Чернышевского. Аполлон же еще более очаровывался умной и красивой дамой. Она засыпала его дельными вопросами, высказывала здравые суждения и производила впечатление человека интеллектуально развитого и свободомыслящего. Авдотья Яковлевна, хоть и располнела, не утратила своей общепризнанной красоты. «То была красивая полная брюнетка лет под пятьдесят, цыганского типа, с умными и приветливыми глазами», – вспоминала очевидица. Ее знойная красота по-прежнему покоряла мужчин. И, несмотря на двенадцатилетнюю разницу в годах, Головачев влюбился.