Николай Некрасов

Видимо, наиболее важным для него был ежемесячный журнал «Библиотека для чтения», начавший выходить в 1834 году, как раз в то время, когда у Некрасова появился первый интерес к поэзии. Редактором журнала был Осип Иванович Сенковский — заметная и весьма неоднозначная фигура в литературном мире, образчик человека ученого, неглупого и небездарного, но при этом беспринципного, быстро присоединившегося к складывавшемуся в 1830-е годы «торговому» направлению в русской словесности. Характеризуя свой журнальный круг чтения, Некрасов наверняка имел в виду прежде всего «Библиотеку для чтения»: «Пушкин в журналах почти не попадался, за Бенедиктовым там шли печенеговцы (после огромного успеха первого сборника Владимир Бенедиктов с 1836 года постоянно публиковался в этом журнале, его стихи отсутствовали в других журналах, упомянутых Некрасовым. — М, М.)». При этом нарисованная поэтом ретроспективная картина не совсем верна: Пушкин немало печатался в «Библиотеке для чтения» в первые два года ее издания. Поначалу там появлялись и произведения Василия Жуковского, Дениса Давыдова, других первоклассных поэтов, а стихи Алексея Тимофеева или Ивана Гогниева служили лишь фоном. Постепенно, однако, Пушкин и Жуковский исчезают со страниц «Библиотеки», а их место занимают многочисленные эпигоны: В. Г. Бенедиктов, А. И. Подолинский, А. В. Тимофеев, И. Е. Гогниев, Е. Бернет и др. Это были сложные процессы, происходившие в столичной литературе. В провинции были известны только результаты этих процессов, а не их суть, и Туношенский, конечно, никак не мог сориентировать в ней юношу, увлеченного литературой и в особенности поэзией. Его уроки не могли дать противоядие от низкосортной литературы, научить отличать Пушкина от Бенедиктова и Жуковского от Подолинского. Видимо, именно так нужно интерпретировать некрасовские слова, что для него Пушкин и Бенедиктов были практически неотличимы. Понять, чем Пушкин лучше Бенедиктова, было, конечно, непосильно для начинающего поэта, а потому неудивительно, что более «яркий», громкий Бенедиктов и подобные ему стихотворцы привлекли Некрасова больше, чем Пушкин, у которого могло нравиться только то, что было внешне похоже на поэзию Бенедиктова. Можно, однако, сказать в защиту юного провинциального любителя поэзии, что в разгар популярности Бенедиктова и такие опытные столичные литераторы, как Петр Андреевич Вяземский, Андрей Александрович Краевский, Федор Иванович Тютчев, оценивали его творчество чрезвычайно высоко.

После уроков Туношенского учеников «от противного» тянуло именно к такой поэзии. «Риторика» Кошанского учила следовать разуму, принципам умеренности, сдержанности, простоты, ясности, избегать расплывчатых сравнений и поэтому ассоциировалась с гимназической дисциплиной, рутиной, казалась руководством к составлению верноподданнических речей для торжественных церемоний, тогда как эпигонская вульгарно-романтическая поэзия изобиловала дерзкими образами. Например, начало стихотворения Бенедиктова «Горные выси» («Одеты ризою туманов / И льдом заоблачной зимы, / В рядах, как войско великанов, / Стоят державные холмы. / Привет мой вам, столпы созданья, / Нерукотворная краса, / Земли могучие восстанья, / Побеги праха в небеса!») наверняка показалось бы «галиматьей» Кошанскому и его ярославскому адепту, но для гимназиста выглядело как дерзкое нарушение набивших оскомину правил, проявление свободы. К тому же в таких стихах выстраивался образ лирического героя, «раздираемого страстями», дерзкого, бунтующего против чего-то, недовольного окружающим миром, титанической личности, спорящей с роком, мирозданием («О, дайте мне крылья! О, дайте мне волю! / Мне тошно, мне душно в тяжелых стенах!» — писал в «Библиотеке для чтения» Петр Павлович Ершов — поэт-эпигон, более известный современному читателю как автор сказки «Конек-Горбунок»). Всё это привлекало и выглядело свежим и освобождающим. Именно таким, а не почерпнутым из учебников Кошанского примерам хотелось следовать юному Некрасову, вступавшему на сочинительскую стезю.