Николай Некрасов

Можно лишь предполагать, как возникло решение отправить Некрасова в Дворянский полк. Видимо, фиаско со «статским» образованием сына дало возможность отцу «выступить вперед» и настаивать на образовании военном. Как уже говорилось, военная карьера была Алексею Сергеевичу понятнее и ближе. В николаевском государстве она к тому же была и наиболее выигрышной в смысле чинопроизводства и материального благополучия. Возможно, выбор именно петербургского (а не провинциального, которое обошлось бы дешевле) военно-учебного заведения был результатом некоторого компромисса между отцовским и материнским взглядами на способности и жизненные перспективы сына, и представлявшаяся возможность жить в столице должна была подсластить горькую пилюлю. Однако план изначально имел существенный изъян, сводивший его на нет, о котором А. С. Некрасов, возможно, не знал: в этом году набор в Дворянский полк не проводился.

Очевидно, Николай не имел выбора. Сказать, однако, что он ехал неохотно, было бы неверно. Скорее перспектива жизни в Петербурге его привлекала и, не исключено, даже вызывала восторг. Но вызвано это было не предстоящей учебой. Он собирался стать в столице знаменитым поэтом — это поприще представлялось ему бесконечно более блестящим и доходным, чем военная лямка, которую полжизни тянул его отец. Поэтому тетрадка стихов, которую Некрасов брал с собой, казалась ему намного более важным средством достижения жизненного успеха, чем отцовские рекомендательные письма влиятельным особам. При этом, видимо, возможность стать известным поэтом твердо связывалась в сознании юного Некрасова с пребыванием в столице. Мыслей о каких-то других путях «войти в литературу» (например, отправить стихи по почте в петербургский литературный журнал) ему тогда в голову не приходило. Это связано со специфическим «провинциальным» представлением о литературе как роде занятий, которое сложилось у Некрасова в Ярославле: литературной жизни в городе практически не было, и начинающий поэт мог судить о ней только по образу литератора, создававшемуся в тех стихах, которые он читал в журналах и которым сам подражал. Как ни странно, в данном случае это был худший из источников информации. Литература всегда склонна мистифицировать собственный образ, представать перед читателем в идеализированно-возвышенном виде. И особенно активно этим занимались писатели-эпигоны, изображая литературную жизнь как подмостки для деятельности возвышенных гениев, составляющих бескорыстное братство избранных, живущих в сферах чистой поэзии. В этом фантомном мире присутствовали и бескорыстные восторженные поклонники искусства, и меценаты, готовые осыпать золотом художника или поэта и ради самого искусства, и ради того, чтобы быть запечатленными в его бессмертных стихах. Гений в этом мире способен приносить своему носителю не только «святые» порывы вдохновения, но и славу, и богатство. Главный герой «драматической фантазии» Нестора Кукольника «Джюлио Мости», напечатанной в 1836 году в пятнадцатом томе «Библиотеки для чтения», восклицал:

И Тасс не беден был: какие деньги
Через его переливались руки,
А он их пренебрег и стал несчастлив!
И Буонаротти был богат и счастлив;
Рафаэль Санцио богат и счастлив.

И кто не согласится, что богатство
Есть принадлежность настоящей славы
И знаменатель степени таланта?
Довольно! Я прозрел. Пойдем за славой!

Юный Некрасов стал жертвой этой мистификации. В его более поздних прозаических произведениях не раз описывается, как молодой провинциал, руководствуясь ложными представлениями о литературном мире, приезжает в Петербург, чтобы познакомиться со знаменитыми литераторами, обрести с их помощью покровителей, которые если не осыплют его золотом, то во всяком случае укажут дорогу к славе и богатству («всем известно, что Вальтер Скотт миллионы нажил писанием… Предположим, что не столь великое счастие мне поблагоприятствует, но пиит и половиною сего будет удовольствован…» — рассуждает герой его рассказа «Без вести пропавший пиита» Иван Грибовников). Эта ситуация, несомненно, автобиографична. Юному Некрасову представлялось невозможным стать литератором без того, чтобы попасть в Петербург, оказаться в центре литературной жизни. Только там жили гении, печатавшиеся в «Библиотеке для чтения», и спонсировавшие их меценаты.