Николай Островский

Напротив него, задумчиво, дымя папиросой, сидела Жигирева. Александре Алексеевне Жпгпревой тридцать семь лет, девятнадцать лет она в партии. «Шурочка-металлистка», как звали ее в питерском подполье, почти девочкой познакомилась с сибирской ссылкой…»

Вот и все. Немного строк посвятил им Островский, n все потому, что эти скромные люди просили его не писать о них.

Из письма Островскою Жпгпревой:

«Во второй части записаны ты и Чернокозов. Правда, я не получил на это вашего согласия, но, что написано пером, не вырубишь топором, говорит старая пословица».

Тогда же, в санатории, Островский познакомился с харьковским писателем Михаилом Васильевичем Паньковым. У Панькова болели ноги, все дни он проводил в коляске: его возила приехавшая с ним жена, но вообще это был здоровяк: крепкий, полный, румяный красавец. Одет с иголочки, по-европейски.

Паньков много рассказывал о Германии, где проходил курс лечения. Эго был интереснейший человек.

А главное — Михаил Паньков был первым писателем, с которым познакомился Николай Островский. Они быстро сошлись, долго оставались вдвоем, вели разговоры о литературе. Вот с ним-то Николай и поделился своими планами, рассказал, что хочет написать книгу о молодежи, о комсомольцах двадцатых годов, рассказать об их борьбе за новую жизнь. Паньков обещал оказать ему помощь как редактор.

О Панькове в романе «Как закалялась сталь» Островский написал:

«Третий у стола — Паньков. Наклонив свою красивою, с античным профилем, голову, он читал немецкий журнал, изредка поправляя на носу огромные роговые очки. Нелепо видеть, как этот тридцатилетий атлет с трудом поднимает отказавшуюся подчиняться ногу. Михаил Васильевич Паньков, редактор, писатель, работник Нарком-проса, знает Европу, владеет несколькими иностранными языками. В его голове хранилось немало знаний, и даже сдержанный Чернокозов относился к нему с уважением…»

Там же, в сочинском санатории, Островский вновь встретился с И. П. Феденевым, с которым познакомился еще в санатории «Майнаки».

Это был один из самых ярких людей, определивших в ту пору окружение Николая Островского.

Сибиряк, высокий, статный, крепкий, Иннокентий Павлович Феденев выглядел моложе своих пятидесяти. Немногословный, хмурый на вид, он на самом деле был человеком добрейшего сердца. Ходил Феденев с палочкой — болели ноги.

Интересную, большую жизнь прожил этот человек. Родился в Иркутске в 1877 году в огромной семье: 20 человек детей! В революционном движении участвовал с 1903 года. Год спустя вступил в Иркутскую организацию РСДРП (б). Неоднократно подвергался репрессиям со стороны царской охранки, сидел в тюрьмах. В Октябре 1917 года находился на Западном фронте. По списку большевиков прошел в члены Учредительного собрания от Западного фронта и области. В конце 1917 года был вызван Военно-революционным комитетом в Минск и назначен комиссаром финансов Западной области, а вскоре избран в состав Областного исполнительного комитета Западной области и фронта. В начале 1918 года утвержден областным комиссаром финансов и избран заместителем главнокомандующего Западным фронтом.

В 1918 году Феденев был делегирован на I Всероссийский съезд Советов, после которого остался на работе в Наркомате госконтроля, по совместительству работая и в Моссовете, где он организовал Московскую рабочую инспекцию, став первым ее председателем.

Когда Островский познакомился с Феденевым, тот работал в Главном правлении Госстраха. Это был действительно настоящий, твердокаменный партиец. Молодой коммунист Островский привязался к нему всем сердцем. Феденев платил ему тем же.

В романе «Как закалялась сталь» Островский рассказал об этом замечательном человеке, изменив в фамилии одну букву. Феденев стал Леденевым:

«…Высокий богатырь с седыми висками, сибиряк… До приезда Иннокентия Павловича Леденева Корчагин был шахматным «чемпионом» в санатории. Он отнял это звание у Ваймана после упорной борьбы за первенство. Вайман был побежден, и это вывело флегматичного эстонца из равновесия. Он долго не мог простить Корчагину своего поражения. Но вскоре в санатории появился старик, необычайно молодо выглядевший в свои пятьдесят лет, и предложил Корчагину сыграть партию. Корчагин, не подозревая об опасности, спокойно начал ферзевый гамбит, на который Леденев ответил дебютом центральных пешек. Как «чемпион», Павел должен был играть с каждым вновь приезжающим шахматистом. Смотреть эти партии постоянно собиралось много народу. Уже с девятого хода Корчагин увидел, как его сдавливают мерно наступающие пешки Леденева. Корчагин понял, что перед ним опасный противник: напрасно Павел отнесся к этой игре так неосторожно.

После трехчасового сражения, несмотря на все усилия… Павел принужден был сдаться. Он увидел свой проигрыш раньше, чем кто-либо из окружающих.

Посмотрел на своего партнера. Леденев улыбнулся отечески добро. Ясно, что он тоже видел его поражение. Эстонец, с волнением и нескрываемым желанием поражения Корчагина, еще ничего не замечал.