Николай Островский

На стене висел деревянный, в форме коробки, репродуктор. Но он чаще молчал. Выручали по-прежнему наушники. Чтобы железная дуга наушников не давила голову, ее обмотали байкой. (И репродуктор и радионаушники экспонируются в Музее Н. Островского в Сочи.) Но как ни плоха была слышимость, Островский с наушниками не расставался.

В часы, когда передавали музыку, Николай откладывал даже книги и с наслаждением слушал концерты. Это был для него подлинный отдых.

Он занимался теперь в Заочном Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова. В определенные часы, как аккуратный школьник, слушал по радио лекции. В эти часы никакие иные дела не могли его отвлечь.

И тут началось самое страшное. К общим болям в организме прибавилась еще новая. От напряженного чтения запылал правый глаз, раненный в 1920 году. Воспаление перешло на левый. Читать стало нельзя. Николай тяжко переживал новый удар. Радионаушники теперь снимались только на ночь.

Врачи ничего определенного не сказали. Печально посматривал Островский на стопы книг и журналов на столе у его кровати.

Боль в глазах не утихала ни на минуту. Целые дни Николай проводил в темной комнате с завешенными окнами, так как свет резко увеличивал боль. В это время грусть стала частым гостем в нашем доме. Жизнь опять поставила Островского перед испытанием. Он уже не мог заниматься с молодежью. И вот тогда молодежь пришла ему на помощь. Теперь комсомольцы отдавали свободные часы своему пропагандисту. Читали вслух газеты, книги…

Летом 1928 года к нам приехала погостить сестра Николая Екатерина Алексеевна Соколова с дочкой Катюшей. Месяц, проведенный вместе, сдружил нас. Николай не был одинок, когда я уходила на работу.

Хотя его состояние было по-прежнему очень тяжелым, и всем нам было ясно, что болезнь неизлечима, все-таки снова встал вопрос о поездке на курорт. Но куда? О Горячем Ключе не хотели и думать. Решили хлопотать о путевке в Сочи для лечения мацестинскими ваннами.

Наконец райком партии выдал Николаю Островскому путевку в санаторий,№ 5 на Старой Мацесте.

Сопровождать больного взялась его сестра. Ехать решили морем.

В день отъезда стояла ясная солнечная погода. Море было спокойно. На извозчике мы отвезли Николая к теплоходу и уложили в вестибюль второго класса.

Теплоход, покачиваясь на волнах, медленно ушел за горизонт…

Спустя два часа погода резко изменилась: набежала туча, пошел дождь. Море взбунтовалось, начался шторм.

Зная, что в Сочи нет пристани и теплоход встанет на рейде, мы сильно встревожились. Снести больного человека с парохода по трапу в лодку даже при спокойном море — трудная задача, но теперь, когда море так бушует, что трудно устоять на палубе, — это просто невозможно. Сердце мое разрывалось от неизвестности.

Только через несколько дней из письма Николая мы узнали, что теплоход в Сочи не остановился: больных повезли в Сухуми и там разместили в больнице в ожидании встречного теплохода.

Много позже с шутками и со смехом Николай рассказывал мне, как его высаживали в Сухуми:

— Море бушевало так, что теплоход не мог подойти к пристани. Меня уложили на носилки, руками я крепко за них держался. В тот момент, когда борт волной приблизило к пристани, один конец носилок схватил грузчик, стоявший на пристани — быстро рванул на себя. В этот же миг теплоход отбросило. Часть носилок очутилась над водой. Подушка из-под головы упала в море. Меня с трудом удержали и вытянули на пристань. Публика, наблюдавшая эту сцену, ахнула, когда носилки повисли в воздухе.

Екатерина Алексеевна передавала, что позже Николай шутил: «Плохую закуску получили бы обитатели моря, если бы я очутился в волнах. Кости, и ничего больше.

В Сухуми Николай с сестрой пробыли несколько дней и обратным рейсом поехали в Сочи. Катя, не сходя с парохода, передала Николая встретившим ее санитарам.

Вернувшись в Новороссийск, она вместе с Ольгой Осиповной и дочерью выехала в Шепетовку. Через две недели, как и было условлено, я поехала к Николаю в Сочи.

В дом отца я более не вернулась: с того лета началась паша с Николаем самостоятельная жизнь. Нелегкая жизнь. Но наша.

Много лет спустя Николай Островский шутил: «В первый период я был здоров, во второй период действительно тяжело болен, а в третий тоже болен, пожалуй, но только с точки зрения разбирающихся в медицине…»

Я описываю сейчас самый тяжкий — второй период.

Бурная жизнь была за плечами: кавалерийские лавы гражданской войны, строительство узкоколейки под Киевом, пули бандитов, комсомольские будни Берездова, Изяслава, счастливая жизнь бойца, знающего, что он в строю.

Спереди было счастье осуществленного творчества, упоенная работа над романом, признание читателей, ощущение того, что ты вернулся в строй.

Теперь мы были как бы в мертвой точке. В середине пути.

8 Круг друзей