Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

Под влиянием Жомини и Новикова, призывавших Александра II действовать в согласии с союзниками, царь заколебался. В середине октября 1875 г. он вызвал Игнатьева в Ливадию. Хотя посол был принят благосклонно, но ему не удалось убедить царя пойти на непосредственные переговоры с султаном. Несмотря на то что Игнатьев дал развернутую критику реформ Андраши, назвав их беззубыми и «неспособными даже в теории удовлетворить желания восставших и заставить их сложить оружие», Александр II твердо решил держаться линии на согласие с Веной. В этом его поддержал и вернувшийся из отпуска Горчаков. 1 декабря 1875 г. канцлер направил послу депешу, где уведомил его, что царь отклоняет личное свидание с султаном и «придерживается демарша трех держав», к которому собираются присоединиться Италия и Франция. При этом Горчаков признавал, что проект реформ Порты, разработанный по совету Игнатьева, хотя и является наилучшим и даже более практичным, чем предложенный Андраши, но христианское население уже настолько не верит туркам, что предпочитает вмешательство держав. Горчаков добавлял, что в новых обстоятельствах принцип невмешательства уже неэффективен и необходимо вмешательство христианских держав, которые возьмут на себя коллективную ответственность за результат предложенных ими преобразований[483]. Канцлер был отчасти прав. Объявленные султаном реформы не удовлетворили ожидания христиан, рассчитывавших на большее. В Болгарии, например, весьма невысоко оценили ферман от 30 ноября 1875 г., посчитав, что он ничего не дает по сравнению с хаттом 1856 г.

В Сараеве в противоположность Игнатьеву население отлично поняло смысл указов султана. Как сообщал послу консул в Сараеве А. Н. Кудрявцев, собранные для заслушивания указов христиане, молча разошлись, «как будто дело шло не об их интересах, не об их благополучии»[484]. Но Игнатьев верил, что это только начало и что в процессе дальнейших переговоров удастся вырвать у султана больше уступок. Он писал родителям: «Необходимо продлить возможным образом существование Турции и делать реформы по улучшению быта единоверцев наших таким образом, чтобы подготовить почву для должного развития народных автономий. Реформы только те для нас годятся, которые действуют в противовес Западу и общим государственным понятиям»[485].

Таким образом, в начале восточного кризиса Игнатьев придерживался другой тактики, чем раньше, когда он выступал за разрушение Османской империи с помощью совместного выступления балканских народов и создания на ее месте конфедерации независимых государств. Цель оставалась прежняя, но ее реализация отодвигалась в будущее. Сейчас же России следовало сохранить Османскую империю и не сделать ее добычей Запада, ибо ее развал грозил переходом славянских государств под власть западных держав, в первую очередь Австро-Венгрии. «Я решился, – писал Игнатьев в том же письме родителям, – круто изменить способ действия, способствуя турецким реформам и противодействуя мадьярским, более вредным для нас и для славян, нежели первые». Однако Игнатьеву было предписано всеми мерами содействовать принятию Портой плана Андраши. Петербург рассчитывал получить от Порты письменные обязательства, после чего план предполагалось реализовать под контролем посольств и консульств европейских держав.

Но Порта, сообщал Игнатьев в МИД, ознакомившись с обнародованной 18 (30) декабря 1875 г. нотой Андраши, содержавшей его проект реформ, усмотрела в этом оскорбление, так как объявленные ею самой реформы были сочтены державами недостаточными. Она заявила о недопустимости вмешательства трех держав в ее внутренние дела, заручившись поддержкой Англии. 19 (31) января 1876 г. нота Андраши была представлена Порте, которая согласилась принять все требования, кроме употребления податей на местные нужды. Таким образом, первое коллективное выступление союзников окончилось безрезультатно. Нота Андраши была отвергнута и повстанцами, для которых было очевидно, что Андраши руководствовался не интересами христиан, а стремлением обеспечить особые права Австро-Венгрии в Боснии и Герцеговине. Так как в ноте к тому же не содержалось никаких гарантий реформ со стороны Европы, повстанцы возобновили прерванные на время военные действия.

Любопытна была реакция других провинций на ноту Андраши. Так, вице-консул в Филиппополе Н. Геров сообщал Игнатьеву об отношении болгарского населения к плану Андраши: требование религиозной свободы есть фикция, свобода уже не раз провозглашалась, но не реализовывалась; такая же фикция – требование отмены откупов, ибо и без откупов десятину собирают с огромными нарушениями; право поземельной собственности отсутствует только в Боснии и Герцеговине, а контроль за реформами со стороны наблюдательной комиссии был бы полезен, если бы эти реформы проводились. Геров охарактеризовал реформы Андраши как мнимые, а то, что Россия подписала его ноту, «произвело самое тягостное впечатление на все христианское население Турции»[486].