Читаем Николай Пржевальский – первый европеец в глубинах Северного Тибета полностью

Прогрессивные круги русского общества с необыкновенным энтузиазмом встретили выступление «ста шести офицеров» как в России, так и за её пределами. А. И. Герцен писал в те дни И. С. Тургеневу: «Я не намерен сидеть, сложа руки, когда офицеры сотнями подписываются против телесных наказаний»[61].

Издатель «Колокола» видел в этом поступке офицеров ярчайшее доказательство, что армия переходит на сторону гуманизма против закостенелых средневековых традиций. Напуганные власти задавили начавшуюся в печати кампанию в поддержку протеста «ста шести». Среди запрещённых цензурой материалов находилась и «Песнь о шпицрутене», подготовленная к публикации в сатирическом журнале «Искра»[62]: Высмеивая «Военный сборник», неизвестный поэт в примечании писал[63], что журнал, потерявший доверие читателей, «подобен отставному офицеру, у которого вместо эполет остались от оных только дырочки на плечах мундира».

Кто же скрывался за подписью «106 офицеров разного рода войск»? Несколько лет тому назад удалось после долгих поисков найти в архивах бывшего военного министерства подлинник этого бесценного протеста. В то время в Генштабе преподавал военную историю и практические боевые действия на Кавказе военный министр Д. А. Милютин. Как оказалось, по прямому приказу царя, не считаясь с редакционной тайной, этот документ сразу же был затребован военным министром, который расценил его опубликование как нарушение дисциплины, воспрещающей действия «скопом или заговором».

В своих «Воспоминаниях» Милютин писал: «Дошло до того, что даже правительственные издания заразились обличительным духом, не исключая и органов военного ведомства. „Военный Сборник“ одно время совершенно… подобно другим журналам, хватил через край»[64].

Изучение подлинника документа, испещрённого подписями, показывает, что инициаторами протеста были слушатели Николаевской Академии Генерального штаба, участники литературных собраний у Я. Домбровского. Подготовили текст и собирали подписи активные участники кружка генштабистов[65]. Среди других подписей стоит подпись слушателя Академии ГШ Н. М. Пржевальского. Несмотря на это у Николая Михайловича всё шло своим чередом и учёба в Академии тоже.

Будучи на начальном курсе академии и крайне нуждаясь в деньгах, он написал статью «Воспоминания охотника» и отнёс её в редакцию журнала «Коннозаводство и Охота»[66]. Это была первая проба пера будущего учёного, пишущего литературные произведения. Статья была принята (Напечатана 1862 г. в №№ 6–8.), но редактор объявил, что гонорар не будет выдан, так как это первое произведение начинающего автора. «Тем не менее, вспоминал Николай Михайлович, – я был бесконечно рад, что статья явится в печати». Сохранились и косвенные воспоминания, приходящиеся на этот период времени, где Пржевальский писал: «Я невольно задавал себе вопрос: где же нравственное совершенство человека, где бескорыстие и благородство его поступков, где те высокие идеалы, перед которыми я привык благоговеть с детства? И не мог дать себе удовлетворительного ответа на эти вопросы, и каждый месяц, можно сказать, каждый день дальнейшей жизни убеждал меня в противном, а пять лет, проведённые на службе, совершенно переменили прежние мои взгляды на жизнь и человека»[67].

С наступлением лета, когда обучающиеся офицеры посылаются на топографическую съёмку, Пржевальский попал в Боровичский уезд[68]. Вместо проведения практических занятий по съёмке местности он постоянно охотился, а когда подошло время возвращаться, он выполнил задание быстро и не качественно. В итоге, съёмка, выполненная им, оказалась плохой. Ему поставили 4 балла, (при 12-и бальной системе) и он оказался на грани отчисления из академии так, что едва не пришлось возвратиться в полк, и только благодаря блестящим устным ответам по геодезии и по другим предметам, он исправил свои недочёты и остался в академии.


Лагерь русских солдат в Польше незадолго до восстания


Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное