Николай Рерих

Гуга Чохан — в начале путей, ведущих из дома Рериха, потому что Рерих ведь не может жить без путей. Пешие прогулки ведут по ближним дорогам — до большого серого приметного камня, по тропинкам над кипящим Биасом, по горным склонам.

Почтительно кланяются встречные — местные жители, паломники, торговцы, идущие в Ладак. Молва о седобородом русском идет далеко за пределы Кулу. Его зовут — Учитель-Гуру-Гурудев.

Его считают мудрецом, даже пророком, знающим многое, сокрытое от простых людей. Рассказывают, что Гуру заговорен от пуль. Рассказывают, что над его домом ночью встает сияние. Что он силой взгляда может исцелять людей и оживлять увядшие растения.

Взгляд его действительно сосредоточен и зорок (вернее, дальнозорок; может быть, это свойство зрения отразилось в картинах, где всегда ясна даль и нет передних планов); седая борода спадает на грудь, лицо торжественно-спокойно. Черная шапочка на голове, черная просторная шерстяная накидка — как рыцарский плащ времен крестовых походов.

Учителя — Гуру часто сопровождают сыновья. Оба похожи на отца — истые «рерихиды», как назвал их кто-то. Святослав высок, черты его лица правильно-тонки. Юрий Николаевич — одного роста, может быть, и пониже Николая Константиновича. Кровь дальних татарских предков явственно проступает в разрезе глаз, в выпуклостях скул. Впрочем, в лице отца тоже все резче обозначается нечто восточное, азиатское: лицо словно превращается в лик, особенно когда сидит он над рукописями о Шамбале и Будде, сидит за мольбертом, на котором — очередной холст с видом Гималаев или с белой новгородской церковью.

У серого камня пути не кончаются. Исхожены, изъезжены верхом вся долина Кулу, северо-западные Гималаи. От Равалпинди, почти на границе с Афганистаном, до Нондишери на крайнем юго-востоке Индии, где обследуются древнейшие, еще добуддийские погребения, лежат индийские пути Рериха в 30-е годы.

О странствиях повествует художник в гостиных и лекционных залах Старого Света.

Литератор Любимов встретился с ним сразу после возвращения из многолетнего центральноазиатского путешествия:

«Находясь в Париже перед отъездом в Америку после четырех лет, проведенных в Азии, Н. К. Рерих рассказывал мне с волнением:

— Мы видали там местности неисследованные, людей, с которыми не говорили еще белые, имели счастье узнать предания и верования, о которых еще никто, быть может, не слышал в Европе… В Трансгималаях, в местности Даринг, что значит — длинный камень, живет обособленный, не знающий почти европейцев народ. Неожиданное и таинственное видение России: женщины носят кокошники, унизанные бусами, раковинами, жемчугами… Никто еще не исследовал, откуда пришло это племя, кто эти люди. Мы хотели снять женщин в кокошнике, но они пугались, бежали прочь, падали в ужасе на землю.

Лицо Рериха казалось матовым при свете электричества; он говорил, и слегка шевелилась его белая бородка. Плотный, подвижный, русский каждым словом своим, мыслями, улыбкой, но в глазах его, живых и смеющихся, чуть раскосых, в широких скулах проглядывал след азиатской крови» (Лев Любимов).

В 1929, в 1934 годах художник посещает и Новый Свет. Привычный уже нью-йоркский порт, цепь небоскребов — серых утесов с плоскими вершинами. Среди них белый утес — здание, где находится Музей Рериха. Шумят газеты по поводу прибытия знаменитого художника и путешественника. Мэр Нью-Йорка Джемс Уокер так встречает прибывшего:

«Приветствовать профессора Рериха опять в Америке является для города Нью-Йорка большой честью. Вы, всегда имевшие целью международный мир, действительно должны были вернуться в город, который является как бы символом объединения всех народов. Вы принадлежите этому городу, как вестник объединения человечества… Вы всегда стремились установить братство и взаимопонимание среди народов всего мира…»

Город, так встречающий, так почитающий художника, прежде всего — город дела и дельцов. Дельцов газетных, делающих рекламу и деньги на всем, в том числе — на имени Рериха. Дельцов, делающих деньги на картинах, на помещениях для выставок, на процессе «Рерих — Хорш».

Рерих обеспечил своими картинами деньги Хорша, вложенные им в создание Музея Рериха. И пока художник пропадал без вести в дебрях Центральной Азии, писал Майтрейю, искал Блистающую Шамбалу, трезвый американец захватил акции, и законы Соединенных Штатов оказались на его стороне. Многие картины из собственности художника перешли в собственность Хорша.

Рерих собирал свои картины в музее. Хорш продавал его картины, назначал цены, рядился, сходился или не сходился в цене с покупателями — вел себя как истый делец. После этого художник не заказывал билеты на пароход, идущий из Старого Света в Новый Свет. Не смотрел на встающие вдали небоскребы — серые утесы с плоскими вершинами. Не давал интервью нью-йоркским репортерам, не входил в свой музей. После 1934 года он не был больше в Америке. Теперь Гуга Чохан видит возвращение Рериха лишь с восточных путей.