Николай Рерих

«Был я нищий бродяга,
Посетитель ночных ресторанов,
А в избе собрались короли;
Но запомнилось ясно,
Что когда-то я был в их кругу
И устами касался их чаши
Где-то в скалах, на фьордах,
Где уж нет ни морей, ни земли,
Только в сумерках снежных
Чуть блестят золотые венцы
Скандинавских владык».

Сферы искусства разных художников сближаются и пересекаются, сами образы оказываются общими для поэзии, музыки, живописи: белые девушки тоскуют на башнях, рыцари стоят на страже замков, старые короли хранят свои маленькие города, где готические соборы встают навстречу северным волнам, навстречу кораблям, возвращающимся на родину.

Сама тема Корабля — вестника и разведчика будущего — настойчиво проходит через всю поэзию Блока — от «Стихов о Прекрасной Даме» до «Плясок смерти»:

«И в зеленой ласкающей мгле
Слышу волн круговое движенье,
И больших кораблей приближенье,
Будто вести о новой земле.

Так заветная прялка прядет

Сон живой и мгновенный,
Что нечаянно Радость придет
И пребудет она совершенной…»

Драма «Король на площади» построена на ожидании чуда, светлых Кораблей, прибытие которых принесет мир и счастье ропщущим толпам, не верящим уже в старого короля, сидящего на площади в каменном, безмолвном ожидании тех же Кораблей.

Революция пятого года слышится Блоку как «голос волн большого моря», и когда смиряется, затихает это море, поэту все чудится: «Слышно, как вскипают моря и воют корабельные сирены. Все мы потечем на мол, где зажглись сигнальные огни. Новой Радостью загорятся сердца народов, когда за узким мысом появятся большие корабли» — это писалось в Шахматове, в августе 1906 года, когда художник писал вереницы мирных кораблей, идущих по Варяжскому морю, и величественные битвы этих кораблей, которые сшибаются бортами в кипящем море. Предчувствие пожара, зарева, вечного боя — вечные темы Блока. И вечные темы Рериха.

Не только Брюсов и Блок — вся плеяда поэтов-современников с их пестроцветьем красок, с их образами-символами, с их тягой к дальним путям, к прошлому человечества близка Рериху. Словно не только сам он сопровождает, а чаще предваряет свои картины сказками, легендами, но другие поэты-современники пишут стихи, вдохновленные рериховскими викингами, тоскующими девушками, битвами облаков. Кажется, царевну Ункраду поет Сергей Городецкий:

«Для тебя, мой лазоревый Тар,
Приняла я людскую красу.
Расточила всесилие чар,
Колдовала в священном лесу.

Ты отверг меня, лунную дочь,

Золотую богиню серпа,
И напрасно к тебе в эту ночь
Пролегла небесами тропа.

Я спустилась в жилище жреца,

Я забыла высокую мать,
Я слезами отмыла с лица
Божества роковую печать…»

Кажется — перед картинами Рериха складывает и читает новые четверостишия рыжекудрый, маленький Бальмонт:

«Мне мнится древняя Аркона,
Славянский храм,
Пылают дали небосклона,
Есть час громам…

Я вижу призрак Световита

Меж облаков,
Кругом него — святая свита
Родных богов…»

И вторит ему Андрей Белый:

«Из дали грозной Тор воинственный
грохочет в тучах.—
Принес огонь — огонь таинственный
на сизых кручах.

Согбенный викинг встал над скалами,

над темным бором.
Горел сияющими латами
и спорил с Тором».

Или:

«В лазури проходит толпа исполинов на битву.
Ужасен их облик, всклокоченный, каменно-белый.
Сурово поют исполины седые молитву.
Бросают по воздуху красно-пурпурные стрелы…»

Те же выразительные средства, те же краски, то же стремление к пантеизму, что у художника.