Николай Солнечный. Книга первая. Новогодняя ночь

– Отпустите его! – набрался смелости и твёрдо проговорил Коля.

Он подошёл к Дубу и руками пообрывал ещё не сильно обвившие ствол и ветки дуба побеги плюща. В зеркало при этом он старался не смотреть.

Послышался угрожающий рык волка. Обернувшись, Коля увидел готовящегося прыгнуть четырехлапого свирепого зверя.

Даже не успев подумать о том, что делает, Коля достал из кармана шишку, бросил её на землю, и в воздухе образовалась полость с ещё одним зеркалом.

– Рюрикович, за мной! – скомандовал Коля, перехватил Дуб за ствол обеими руками и прыгнул в зеркальную рябь.

Но в спешке перепутал зеркала.

Глава 18. Капля в море

Готовый плыть или лететь, он очень удивился, когда понял, что просто перепрыгнул серебристую резную раму зеркала и оказался всё на той же поляне в лесу, только держал теперь на руках здоровенного мужчину. От тяжести у Коли подогнулись колени и руки опустились сами собой. Мужчина свалился на землю.

– Рюрикович, прости, – воскликнул Коля.

– За что именно? – пробасил мужчина. – За то, что в зеркало души сиганул или за то, что о землю меня ударил? Мне бы сейчас превратиться в сокола да улететь на Великую гору, только последнего из рода моего да тебя дурака жалко.

– Почему это я дурак? – обиделся Коля.

– Потому что мыслишь и действуешь нестандартно, – ответил мужчина вставая. – Раз я перед тобой в человечьем своём обличье, то зови меня Рарог.

– Это у вас имя такое? А Рюрикович – это фамилия? Или отчество? Я запутался, – совсем сник Коля.

– Это имя. Рарог означает сокол. Позже меня стали звать на скандинавский манер Ререг, а в летописи я уже попал под именем Рюрик. Это просто вариант произношения одно и того же имени, понимаешь? Рюриком меня летописцы сделали, а назван я был Рарогом, то есть соколом.

– Рарог, значит, – качнул головой Коля. – Хорошо. Я запомнил. А что нам теперь делать? Как тут в зазеркалье всё устроено? Почему в отражении никого нет.

– Тонкостей я не знаю. Я здесь никогда раньше не был, но это хорошо, что в зеркале никого нет, а значит, и здесь с нами тоже. Нужен тебе здесь этот младенец или Кощей Бессмертный, а? – спросил Рарог.

– Кощей Бессмертный? – усмехнулся Коля. – Это ведь волк был. Волки в сказках обычно царевичу помогают.

– А где ты здесь царевича видишь? – серьёзно спросил Рарог. – Хорт человеку не подчиняется. А в сказках ваших он только символ того, что человек свою звериную природу обуял, оседлал и на ней через леса и горы к своей цели добирается. Понимать нужно. А то наслушаетесь сказок, приходите в лес, да к волку, как к собаке, с протянутой рукой идёте. А волк не пёс, может и руку отхватить. Зверь он. А здесь у нас хорт – это карачун. Он дух мороза, холода и смерти, он сокращает жизнь уже слабых и немощных, он стоит между миром живых и мёртвых, потому сам бессмертен. Но и жизни в нём очень мало, потому на вид одни кости. Вот и прозвали его Кощеем, – закончил объяснение Рарог.

– Я совсем запутался, – признался Коля. – Давайте по порядку. Хорт – это волк, по-вашему?

– По-нашему, да, – усмехнулся Рарог.

– Выглядит он как волк, но душа у него Кощея Бессмертного? – уточнял Коля.

– Можно и так сказать, – подтвердил Рарог. – Суть его такая. Карачун он.

– Карачун и Кощей – это одно и то же?

– Почти, – кивнул Рарог.

– Он дух и он сокращает жизни, а сам не живёт и не умирает? – спросил Коля.

– Где-то так, да, – согласился Рарог.

– Тогда почему он по лесу бегает вполне себе энергичным волком? – допытывался Коля.

– Потому что бегать по лесу проще, когда ты волк, а не скелет ходячий, – усмехнулся Рарог.

– А кто из них Суровый?

– Вот он же. Карачун. Он пощады не знает. Они с плющом себя санитарами леса считают. Заповедного леса. Найдут умирающее древо и спроваживают его на гору забвения, сокращают последние часы, чтоб поскорее от умирающего лес очистить. Благородная миссия у них, если с одной стороны посмотреть. А с другой – помогать умирать не нужно, если тебя об этом не просят, – сердито проговорил Рарог.

– А почему Плющ в зеркале оказался ребёнком маленьким?

– Потому что он никогда не стареет. Перебирается с одного дерева на другое, как дитё малое по рукам взрослых. Он, конечно, собой стариковские дни и века скрашивает и шершавости сглаживает, да только тот, кто ему всё своё внимание отдаёт, про себя и свой род забывает. Как люди порой о чужих детях и внуках пекутся, заботятся, нянчатся с ними с утра до вечера, а про своих забывают. Всё некогда им, всё заботы и радости, да не по своим деткам, – объяснял Рарог.

– Это как у нас в детдоме, когда учителя про нас думают, а про своих детей забывают? – спросил Коля.

– Должно быть.

– А я ещё завидовал детям наших воспитателей, что у них родители есть, которые любят и заботятся, – вспомнил Коля.

– Хорошо, если так. Но завидовать не надо. Зависть никому не помогает. Да и разговоры бесконечные тоже. Нам надо разобраться, в зеркало чьей души мы попали. Твоей или моей, – рассуждал Рарог.

– А как это сделать?

– Пока не знаю. Нужно другой выход найти. В эту сторону зеркала нам пока нельзя. Вдруг стерегут. Пойдём, разведаем. На месте сидя, дорогу не осилишь.