Николай Васильевич Парин в письмах и воспоминаниях. Жизнь, посвященная океану

Каждый вечер ты выбирал место для лагеря, преимущественно на высоком берегу реки – на Яру, там, где по склонам песчаных обрывов можно было подняться вверх и разбить палатку в зарослях ивы, впрочем, иногда делал это прямо на берегу. Когда пылал закат и луна бросала золотую дорогу на воды Урала, мы, сидя у костра, пьянели от счастья при виде дымчатых просторов вокруг. А главное, от сознания, что никто и нигде не знает о нашем существовании, что мы одни на целом свете, только мы и с нами наш Яик, который шептал нам свою колыбельную песню. Мы слушали гудки барж и пароходов, когда бакенщики зажигали огни, указывая им путь. Звезды, время от времени, скрываясь за дымкой, сияли, приветствуя нас:

«Очаг – костер, палатка – дом,
И город стал далеким сном.
Наш путь далек, тверда рука,
Как друга встретит нас река»

(из гимна В. О. Калиненко, посвященному Уралу).

Когда начинала играть в воде рыба, иногда с шумом образуя большие круги, и оранжевое солнце за ветвями заходило за горизонт, тебе приходилось заботиться об основном пропитании и забрасывать в реку перемет с насаженными на крючки выловленных бреднем мальков (кстати, тогда я впервые узнала, что означает это странное слово – перемет и как на него надо ловить рыбу). Быстро окунуться в воду, когда за ветвями засияло степное зарево заката, выпить чашечку горячего напитка из терна или ежевики у костра, в котором уже догорают угольки, и в спальный мешок в палатку, где уже сладко посапывает Данка, уютно устроившись там.

Ранним утром – опять в воду. Река снова – широкая, играющая солнцем. Прохлада, свежесть. Ведущий вместе с Данкой делает заплывы, стараясь достичь другого берега, до которого кажется, рукой подать. Но течение сносит их довольно далеко и Дана бьет лапами, требуя вернуться обратно. Всегда был полон ожиданий процесс вытаскивания перемета, прогнувшегося под тяжестью улова. Конечно, это были не те грациозные корифены, которые при извлечении их из родной стихии на борт судна восхищали тебя своим сиянием, переливаясь всеми цветами радуги от сине-зеленого до золотисто-желтого. Но выловленные полосатые судаки блестели в лучах солнца, сияли серебром жерехи, а огромные почти метровые сомы так и норовили сорваться с крючка при вытаскивании их на берег. А один раз довольно крупный осетр, запутавшийся в лесках, одарил нас своим присутствием. И воды Урала замерли, услышав любимую тобой «Песнь о Гайавате»:

«На песчаном дне на белом
Дремлет мощный Мише Нама
Царь всех рыб, осетр тяжелый
Раскрывает жабры тихо,
Тихо водит плавниками
И хвостом песок вздымает».

Процесс сидения с удочкой в ожидании клева, нудный и однообразный, совершенно не интересовал тебя – просто терпения не хватало. Ты, конечно, предпочел бы ловить сачком, как иногда это делал в рейсах, и как однажды чуть было не выловил гигантского саргана в Панамском заливе, которого, правда, из-за дырки в сачке так и не смог вытащить на палубу корабля, и дал ему спокойно уйти обратно в родную стихию. С уважением и даже с некоторой завистью ты рассказывал об истинном асе по ловле любых рыб закидным сачком с линем Григории Касьяновиче Фисунове – старом моряке и в то же время лаборанте в ихтиологической лаборатории. Фантастические броски его сачка поражали тебя по дальности и точности. Но здесь, на реке в нем явно не было необходимости.

И опять байдарка, весла и далее вниз по Яику до следующей стоянки. Поразил, неожиданно возникший маленький песчаный островок, мягко омываемый волнами, и два длинноногих серо-стальных журавля, нежно общающиеся друг с другом. А на другой стороне Урала – Самарской – казачьи поселки, светло-песчаные отмели и белоснежный песок с мелколесьем. Грузно ступают по песку, вздымая пыль, двугорбые верблюды, иногда заходя в воду по брюхо. Смотрят на нас, раздумывая, обдать слюной или нет. На всякий случай посылаю им воздушный поцелуй в виде подтверждения нашего глубокого уважения.

Простор впереди звал и манил вдаль.

«Гордо вдаль неслась пирога,
Грозно песню боевую
Пел отважный Гайавата».

Поражало безлюдье и редкие селенья на берегу. Купить буханку хлеба было невозможно. Но у рыбаков на реке всегда была паюсная икра по 3 рубля за банку, литровую притом, поедание которой осуществлялось столовыми ложками, что мы и делали сначала с удовольствием, а потом уже без оного. Пытались угостить и Дану, но она, бедная, настолько была искусана клещами, от которых ежеминутно приходилось освобождать ее, что потеряла аппетит ко всему.