Николайо Андретти

И, честно говоря, место очень, очень хорошее…

Но проблема не в этом.

Проблема в том, что здесь только одна кровать.

26

Говорите, когда вы сердитесь,

и вы произнесете лучшую речь,

о которой когда-либо пожалеете.

Амброз Бирс

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

Несмотря на то, что Ник позволяет мне занимать кровать, а он — небольшой диван, его присутствие все равно беспокоит меня настолько, что влияет на мой сон. Всю ночь я ворочаюсь и ворочаюсь, едва засыпая, а когда, наконец, засыпаю, глаза закрываются лишь на несколько часов, прежде чем я снова просыпаюсь от стона Джекса.

— Ты можешь заткнуть его, черт возьми? — вежливо спрашиваю я Ника, который лежит на диване и играет в Angry Birds на своем телефоне, в то время как музыкальные стоны Джекса становятся громче с каждой секундой.

Я беру одну из дополнительных подушек на кровати и бросаю ее в диван. Она отскакивает от головы Ника и падает на пол. Он хватает ее и подкладывает под голову, используя как подушку, и тут я понимаю, что прошлой ночью он спал без одеяла и подушки.

Теперь я чувствую себя еще более виноватой, потому что Ник едва помещается на диване. Его длинные ноги свисают через край, а ширина его сильного тела едва помещается на этом узком диване. На самом деле его тело больше лежит вне дивана, чем на нем.

Я напоминаю себе, что неважно, что ему неудобно спать, потому что 1) он не должен мне нравиться, 2) он мне не нравится и 3) он никогда мне не понравится. Но… Я не могу побороть чувство вины, которое охватывает мое тело, поэтому стараюсь не спорить с ним слишком много этим утром, чтобы загладить свою вину.

— Я пытался. Этот человек, — говорит Ник, делая ударение на этом слове так, что я подозреваю, что он считает этот термин едва ли уместным, — может стонать от чего угодно.

Я вздыхаю и встаю. Часы на стене показывают двенадцать минут шестого утра, что означает, что мне предстоит долгий день. И я не хочу провести его, слушая, как Джекс весь день жалуется. Поэтому я захожу на кухню, беру из тарелки с фруктами нектарин хорошего размера и подхожу к Джексу.

Он смотрит на меня настороженно, и не без оснований.

Я поднимаю нектарин перед его лицом и говорю тоном, который я бы использовала для малышей:

— Это должно оставаться у тебя во рту, пока ты не докажешь мне, что можешь вести себя тихо. Хорошо?

Он яростно трясет головой, но мне все равно. Позади меня Ник издает сексуальный смех, от которого у меня по позвоночнику бегут мурашки. Я игнорирую это чувство и продолжаю следовать своему плану, запихивая нектарин в неохотно открывающийся рот Джекса и стараясь при этом не прикасаться к парню.

Я поворачиваюсь к Нику.

— Он воняет.

Ник встает и берет бутылку, стоящую на полу позади него. Это "Febreeze". Я закатываю глаза, наблюдая, как он распыляет его на Джекса, и теперь отвратительная вонь пахнет вонью, смешанной с Febreeze.

Я иду к ванной и через плечо говорю:

— Я собираюсь принять душ. Знаешь, как нормальные люди приводят себя в порядок.

Я закрываю дверь, прежде чем успеваю услышать ответ Ника. Сняв одежду и бросив ее в корзину в ванной, я жду, пока вода нагреется, прежде чем залезть в мраморный душ.

Не прошло и пяти минут, как я слышу звук открывающейся двери. Встревоженная, я высовываю голову из-за занавески и вижу Ника с зубной щеткой в руках. Стоя перед зеркалом, он даже не смотрит на меня и ведет себя так, будто находиться в ванной, пока я голая, — это не страшно.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Если бы я была любителем ругаться, я бы сказала: «Что, блядь, ты, блядь, думаешь, что ты, блядь, делаешь?». Но я не ругалась с тех пор, как дала себе обещание стать образцовым родителем после того, как у меня забрали Мину. К тому же я не думаю, что четырех вариаций "блядь" достаточно, чтобы выразить мою тревогу. Мне нужна как минимум дюжина.

— Я голоден, — говорит он.

Мои глаза расширяются в недоумении.

— Ладно… иди поешь.

— Сначала мне нужно почистить зубы, и кто знает, сколько времени ты здесь выдержишь. Я не хочу ждать.

Я закатываю глаза, но закрываю занавеску и пытаюсь принять душ. Но не могу. Все, о чем я могу думать, — это как я обнажена и как он близок ко мне. Мои соски твердеют от этой мысли, а по телу, несмотря на жар воды, бегут мурашки.

Я смотрю на занавеску в душе, зная, что никто из нас не видит сквозь нее, но все же желая проверить. Закрыв глаза, я позволяю себе сосредоточиться на близости между Ником и моим обнаженным телом и позволяю своим рукам опуститься ниже по телу, пока мои пальцы не коснутся клитора. Я вздрагиваю от этого ощущения, не привыкшая получать удовольствие от прикосновений к себе. Обычно это вызывает чувство неловкости и дискомфорта, но это… Это было волшебно.

С другой стороны занавески я слышу, как Ник бормочет что-то похожее на "все в порядке?" с полным ртом зубной пасты.

— Ага! Уронила мыло, — вру я и заставляю себя вести себя прилично.