Никто

— Разница большая! Я буду сопровождать тебя от ума, чтобы по мере сил противиться твоим сомнительным замыслам. Они же — по глупости.

— Найди словечко помягче.

— Если желаешь, изволь. Не по глупости, а по наваждению. Они околдованы мыслью о роскошном путешествии.

— Я верю, Смейся-Плачь. Больше того, я знаю.

— Что покоришь волшебницу?

— Больше!

— Что она передаст тебе свою колдовскую силу?

— Больше!

— И сделает тебя, как ока, бессмертным?

— Возможно.

— И ты пережил бы мою смерть?

— Пришлось бы.

— А боги согласятся?

— Надеюсь. Почему бы им не оказать мне этой особой милости? Они, боги, стали бы от этого еще божественней. Люди бы их сильнее возлюбили, если бы они так уважали смертного.

— Зависть ты в расчет не берешь?

— Ее у всех хоть отбавляй. Но по сути они прежде всего жаждут преклоняться, жаждут гордых владык.

— Допустим. Но что ты станешь делать с бессмертием? Скука будет смертная.

— Смертная.

— Что ты сказал?

— Зато у меня было бы вдосталь времени, чтобы думать о будущем.

— На ложе рядом с Цирцеей?

— Есть и другие ложа, кроме как в супружеской спальне.

— Значит…

— Чего не договариваешь? Ты же знаешь, я этого не люблю.

— Прости, но твое предполагаемое, я даже сказал бы, уже объявленное бессмертие нагоняет на меня робость. Я опасаюсь, сумею ли тогда тебя развлекать и смешить.

— Нет, ты не это хотел сказать.

— Думаешь, не это?

— Уверен.

— В таком случае я забыл, что хотел сказать.

Одиссей побагровел от злости.

— Я должен тебе напомнить? — вскричал он.

— Считай, что меня нет! — крикнул в ответ Смейся-Плачь и исчез в темноте сада.

Я слишком много наговорил, — подумал Одиссей. Но тут же успокоился, сознавая, что все, что знает о нем Смейся-Плачь, как и то, о чем догадывается, никогда, ни при каких обстоятельствах не будет сообщено комулибо третьему. Слишком хорошо были известны Одиссею некие тайны шута, и он нисколько не сомневался, что и сам Смейся-Плачь об этом знает или по меньшей мере догадывается. Например, Одиссей знал, что отец шута, Пахис, по прозванию Толстяк, много лет тому назад умер не от обжорства и не от чрезмерного пьянства, но отравленный собственным сыном, ненавидевшим и отца и его грубоватый, незатейливый юмор. Молодой Смейся-Плачь, который, будучи еще подростком, выбрал себе такое имя, сам признался Одиссею таинственно многозначительными намеками на поминках после погребения Пахиса. Также замечал Одиссей, а верней, не имея точных улик, тут уже только догадывался, что время от времени и, вероятно, от рук шута погибали при загадочных обстоятельствах маленькие мальчики и девочки. Правда, подобные случаи бывали и в давние времена, и поэтому все предполагали, что дети, заблудившись в лесу, становились добычей диких зверей Пожалуй, один лишь Одиссей заметил, что все эт погибшие были калеки, горбатые, хромые или слабоумные.

— Не кажется ли тебе, — спросил он, укладываясь на ложе рядом с Евриклеей, — что Смейся-Плачь имеет какие-то странные наклонности?

— Я больше бы удивлялась, будь у него какие-нибудь другие, — отвечала она голосом совершенно не сонным. — За это, наверно, ты его и любишь и он тебе так необходим.

— Означает ли это, что я люблю странности? Неужели ты считаешь, что и у тебя странные наклонности?

— Если бы я была заурядной женщиной, ты бы давно со мною соскучился и, пожалуй, не доверил бы надзора над твоими владениями.

— Это верно, — сказал он, — ты женщина незаурядная. Думаю, что ты и мужа себе найдешь незаурядного.

— Я всегда старалась все предвидеть.

— И для тебя не бывало неожиданностей?

— Предвидений много, и они разные, а происходит что-то одно.

— Я часто об этом размышляю. Происходит. Но по какой причине? Необходимость? Выбор? Или если выбор — то необходимый ли?

— Пусть Смейся-Плачь ответит тебе на этот вопрос.

— Я отправлю вопрос туда, откуда он пришел.

— Когда дети спрашивают, как построить дом из песка, взрослые им отвечают: постройте сами.

Одиссей после паузы:

— Ты что-то имеешь против Ноемона?

— Он мне нравится. Он тоже странный, даже очень. Но я боюсь, что либо ты ему, либо он тебе, либо наконец оба вы друг другу можете причинить много зла. Я часто с ним беседовала, когда навещала Евмея.

— Вы говорили обо мне?

— Мы оставались вдвоем. Он нередко провожал меня домой. А иногда поджидал на дороге.

— Он?

— Рассказывал о себе, и я — о себе.

— Были признания?

— Просто рассказы.

— Теперь-то я постепенно начинаю что-то понимать, постепенно в голове у меня проясняется. Ты хотела его удержать?

— И да, и нет.

— Удержать для себя?

— Я не хотела, чтобы он увивался возле тебя, как мотылек у огня.

— Ты боялась за него?

— Когда мотылек долго кружит у огня, он может его поколебать.

— Ты заговорила притчами, и на меня сонливость напала. Завтра похороны Евмея. Жаль, что его со мною не будет.

— Навести его в Гадесе.

— Думаю, на земле меня ждет больше дел, чем среди теней. Спи спокойно, Евриклея.

— И ты, Одиссей. Чтоб не было мучительных снов.

— Лучше бы ты мне хороших снов пожелала.

— Хорошие сны ты видишь наяву.