Никто из нас не выйдет отсюда живым

Робби рассказывал Джиму, что начал играть на гитаре в пятнадцать лет, а в восемнадцать восхищался Монтойей и Сеговией. Но ему не пришлось столь же часто менять музыкальные стили, как школы; он быстро переходил от фламенко к фолку, затем к блюзу, затем к року. Особенно ему нравились фолковые музыканты, рассказывая об этом Джиму, он вспоминал то время, когда отправился в Стэнфордский университет посмотреть на Джоан Бааз. Джим, конечно, начал говорить о Дилане. Тогда Робби подключал гитару и небрежно играл какоенибудь “горлышко бутылки”. Джим слышал подобное на записях, но тут он впервые увидел, как это делается. Одно время ему хотелось, чтобы Робби изображал “горлышко бутылки” в каждой песне.

Профессиональные разговоры и репетиции продолжались, так что четвёрка срасталась всё ближе, встречаясь каждый день – у Рэя, у Робби дома, где в боковой комнате у родителей было пианино, или в доме у кого-нибудь из друзей в Венеции. Пять дней в неделю с утра до вечера они репетировали. Иногда они работали и в выходные – в барах на застольях, свадьбах ивечеринках – особенно налегая на несколько легко узнаваемых песен, таких, как “Луи, Луи” и “Глория”, и время от времени играя какую-нибудь из своих собственных композиций. Джим всё ещё робел и боялся повернуться лицом к аудитории, пусть даже очень маленькой, он поворачивался спиной к танцплощадке или же, когда он стоял к ней лицом, он закрывал глаза и держался за микрофон, как если бы он был тем единственным, что удерживало его от того, чтобы не провалиться сквозь сцену. Фактически, на большинстве самых ранних выступлений “Doors” почти все песни пел Рэй, а Джим при этом подпевал, извлекая звуки из губной гармошки или мыча “Йеа!” и “Давай!”

Фил Олено работал ночным менеджером в супермаркете, и в те редкие дни, когда у Джима не было репетиций, они часто вместе убивали время, куря наркотики и болтаясь по городку УКЛА, беседуя со студентами художественного отделения. Одной из них была Кэти Миллер, которая была на год или два моложе Джима и внешне чем-то напоминала Тьюзди Вельд невинная, светлая, неземная.

Кэти была девушкой чувствительной, неуверенной в своих способностях, все свои фразы начинавшей с извинений. Но главную боль доставляло ей её великодушие. Она как будто пыталась быть матерью всех сбившихся с пути детей, которых она встречала в школе и университете. Джиму она предложила останавливаться в её доме в любое время, когда он этого хотел, и готовила ему шикарную еду, настаивала, чтобы он при необходимости пользовался её машиной. Так что иногда Джим исчезал вместе с её машиной на несколько дней, вынуждаяКэти ходить пешком. Иногда он оставался в её доме по несколько дней, устраивая там страшный беспорядок и оскорбляя её, ругая её последними словами, хвастаясь спьяну другими женщинами, бывшими в его жизни, угрожая попортить ножом развешанные по стенам картины, которые она писала в университете. В то же время он уверял её, что она была прекрасна, просто замечательна – так он говорил ей.

Тебе обязательно нужно познакомиться с Джимом, – говорила она своей подруге Розанне Вайт, тоже студентке-художнице. Розанна слышала некоторые рассказы Кэти, и Джим совсем не привлекал её, но когда они, наконец, познакомились, она была очарована. Он часто ходил без рубашки, а его длинные волосы в сочетании с манерой встряхивать головой, образуя пучок мышц на шее, заставляли Розанну думать, что внешне он похож на ожившую греческую статую. Она была также заинтригована его голосом, который за те шесть месяцев, что они регулярно общались, ни разу не звучал иначе как шёпотом. Розанна немного боялась Джима, но всё же она предложила ему чёрную кушетку в своём доме, предоставляя, таким образом, ещё одно место, куда он мог явиться без приглашения в любое время.

Квартира Розанны была столь же скромна, сколь шикарна была квартира Кэти. Она питалась натуральной пищей, и еды никогда не было в избытке, а поскольку она никогда не курила марихуану, то у неё не было и плохой пищи, привычной любителям травы. Она даже редко пила вино, поэтому Джим должен был приносить его с собой. Но зато у неё был органический шампунь, который ему нравился, и часто, вернувшись с занятий, Розанна заставала его в ванной комнате, в джинсах и ветхой пижаме, позирующего перед зеркалом, втягивающего щёки с голодным, преследующим взглядом, как манекенщица из журнала “Vogue”, прихорашивающего ещё влажные, непричёсанные волосы.

Джим, – сказала она однажды, – почему ты не расчешешь волосы?

Джим последний раз хлопнул себя по волосам и взглянул на Розанну с почти карикатурной сексуальностью.

Потому, что я хочу быть похожим на крыло птицы. – Затем он погладил себя, сложив руки на груди, чтобы ощутимо показать свои бицепсы через тонкую фланель, нетерпеливо глядя на нее.

Однажды ночью, вскоре после того, как они с Джимом познакомились, он явился к ней вместе с Джоном Денсмором и Кэти, которые оба вскоре ушли, оставив Розанну и Джима одних. Розанна, которую всё больше раздражали самодовольство и шёпот Джима, решила ему прямо об этом сказать.