Никто, кроме президента

Кроме Вована, Собаковод отправил со мной в театр еще дюжину самых дотошных конвоиров. Но, слава богу, никто из них не владел искусством определять на глазок пульс и давление подконвойного. Если бы сейчас ко мне подключили полиграф, он же детектор лжи, его самописцы заметались бы по бумажному листу с невиданной амплитудой.

– Вечер добрый, Павел Петрович. – И. о. генсека ООН неторопливо переложил свою ношу из правой руки в левую и только затем ответно пожал мне ладонь.

Голос Козицкого был ровным. Лицо старого дипломатического зубра тоже не выдавало никаких чувств, кроме протокольной теплоты и казенной приветливости. Как будто наша встреча в театре была заурядным плановым мероприятием, не более того. Как будто в природе не существовало маленького комка жевательной резинки с моей запиской внутри. Как будто за сутки после нашего свидания в Кремле ничего особенного не произошло…

Но только его ноша в левой руке была тем самым чемоданчиком!

– Как вам московская погода? – вежливо спросил я Козицкого.

Мне хотелось заорать: «Получилось! О господи, получилось!!» – и, словно мальчишка, подпрыгнуть вверх, прямо до золотой лепнины потолка. Однако я заученным церемониальным жестом пригласил дорогого гостя к дверям царской ложи.

– Погода? Да я как-то не успел ее распробовать, – дежурно улыбнулся мне дорогой гость и чуть наклонил голову. Что на языке протокола означало: мерси, только после вас.

Пульс мой, наверное, зашкаливало, а я отвечал Козицкому ровной деревянной улыбкой Буратино. Сейчас я тем более старался быть абсолютно ручным президентом. Послушным, заторможенным, четко выполняющим ЦУ всевозможных собаководов, музыкантов, вованов и прочей швали. Смотрите, я умненький-благоразумненький. Я примирился с действительностью. Я не лезу на рожон. Я весь ваш.

Несколько секунд мы с и. о. генсека топтались у входа, отнекиваясь от высокой чести войти первым и пропуская друг друга вперед, – пока, наконец, первым в ложу не вступил мой караульщик Вован. Это сразу все упростило. Мы вдвоем с Козицким тотчас же шагнули следом, а наши тылы прикрыл своим телом его высокий секьюрити. Он же прикрыл и дверь. Могучий взвод охраны и еще один бодигард Василия Павловича остались ждать по ту сторону, в коридоре.

Дверь из коридора не запиралась ни на замок, ни на защелку. Бархатные портьеры тоже были чисто символическим препятствием. Но все-таки мы сделали главное – изменили расклад сил. Еще минуту назад там, снаружи, численное превосходство было у тех. Здесь, внутри, – у нас. И не простое, а тройное. В первые же минуты после начала спектакля это обязано сработать.

Пульс мой постепенно выравнивался. Спокойней, господин президент, пока у нас все по плану.

Чем хороши театральные ложи? Компактностью. Даже царская, даже в Большом сравнительно невелика по размеру. Четыре парадных кресла в первом ряду. Два кресла попроще, для охраны, – во втором. Плюс ограниченное пространство между рядами и дверью – для столика с бутылками-закусками: даже если первый ряд захочет клюкнуть по маленькой, роль официантов придется брать на себя второму ряду. Поскольку лишние люди тут уже не поместятся.

Я не знал заранее, сколько народа Фокин пригонит в театр. Ну и что с того? Они же все равно не смогут быть поблизости!

Теснота, таким образом, была частью плана. Вдобавок я рассчитывал на то, что царская ложа имеет преимущество перед остальными. Раз есть теоретическая возможность покушения, ни фигуры, ни даже силуэты здесь не должны просматриваться извне. Сами гости могут, когда надо, обозначить присутствие. Например, выглянуть наружу и махнуть. Но со стороны ложа должна напоминать непроницаемо черный квадрат в бархатной раме – художник Малевич отдыхает…

Где-то внизу разорвалась петарда с аплодисментами; от первых же хлопков в партере рукоплесканиями заразился бельэтаж, вплоть до заоблачной галерки. Это было еще не приглашением к началу спектакля. Это нам с Василием Павловичем тактично давали сигнал: пора уважить публику и сделать ей ручкой. Чтобы многие зрители потом имели право говорить: «Я Волина видел!»

Так, пульс мой – уже нормальный. Время начинать игру.

На две трети прикрытые прозрачными бронещитами, мы с Козицким выдвинулись к барьеру, совершили краткий ритуал приветствия и вернулись на свои места. Если в зале у Фокина есть соглядатаи, пусть они успокоятся. Я тут. Я еще не превратился в ласточку, не выпорхнул из гнезда. Можете смотреть на сцену.

Аплодисменты достигли пика, рассыпались о потолок и пошли на убыль. Из-за моей спины донесся громкий шепот Вована:

– Народищу-то, народищу сколько!

– Как шпротов в банке, – поддакнул ему голос охранника Козицкого. – Хотя билеты наверняка кусаются.

– А ты думал! – самодовольно сказал Вован, словно это он устанавливал цены или хотя бы заплатил из своего кармана.