Никто, кроме президента

– Скуки не было, – заверил я. – Что вы! Шоу произвело на нее неизгладимое впечатление. Дети ее потрясли. Ничего подобного она просто не ожидала. И речь ее была такая… м-м… эмоциональная. К вечернему эфиру, говорит, придумаю что-нибудь еще.

В этом месте я еще был честен, но уже приблизился к самому краю правды. Дальше начиналась заповедная область экологически чистого, незамутненного вранья.

– Так вы, значит, уже послали за ней машину? – поинтересовался Ленц. – А то я могу отправить моего шофера, он пока свободен.

У меня под ложечкой заработал целый огромный пылесос. Кажется, я даже расслышал шум его пульсирующего шланга. Жуть. Мрак. Провал. Только шофера Ленца нам еще не хватало!

– Не надо, Иннокентий Оттович. – Я старательно поскреб по сусекам, выгреб все остатки бодрой беззаботности и вложил их в свой голос. – Мы уже обо всем позаботились. Шоу маст…

– …гоу он, – завершил нашу ритуальную фразу Ленц. – Ну, вам виднее. – После этих слов начальство, слава богу, отключилось.

В первый момент я испытал облегчение, но затем на его место снова – уже в который раз за сегодня – приполз страх. С почти мистическим ужасом я представил, что будет, если не удастся позаботиться о мадам Тавро. Даже у охотников на крупную дичь бывают промахи. Вдруг мадам вырвется из пут и вломится в студию? А на ее законном месте – кто-то другой! Бедные дети, от первого сектора до шестого, могут стать свидетелями душераздирающей сцены. Не исключена попытка президентоубийства… В общем, совет Лаптева нужно было срочно воплощать в жизнь. Не помешает.

Я смял в пепельнице почти целую сигарету и побежал к режиссеру.

– Татьяна, – потребовал я, – на сегодня нужна железная цепь.

– Заковать маленького Ванюкова? – неправильно поняла меня Татьяна. – Давно пора! А то он уже второй софит подряд роняет.

– Нет-нет, – сказал я, – ею мы немножко укрепим входную дверь. Ну вроде как играем в игру «Не пустим носорога в студию!»

Наша Татьяна замечательна тем, что ничему не удивляется и может организовать любой реквизит в минимально короткие сроки. Раньше она работала на Парфенова, и как-то раз ей удалось притащить в студию чучело древней рыбы латимерии. Хотя в Британском музее думали, что единственный в мире экземпляр находится у них.

– Цепь? – спокойно переспросила она. – Не проблема, сейчас добуду. У Нагиева в шоу я, по-моему, одну видела. А хотите, я еще достану железный лом? В «Аншлаге», точно знаю, есть два.

– Нет-нет, – поразмыслив, отказался я. – Это уже лишнее. Одной цепи будет вполне достаточно.

58. BASIL KOSIZKY

Все-таки России повезло с президентом, подумал я. Ей достался крепкий экземпляр – вон он какой, закаленный и выносливый! Другой бы на его месте еще час, не меньше, восстанавливал утраченный контроль над частями своего тела. Волину же хватило десяти минут. Пять из них он потратил на то, чтобы вернуть гибкость кистям рук и послушание коленям. Еще пять отжимался от свободного кусочка стены, ухитряясь при этом вслушиваться в мои тихие торопливые инструкции. Под конец Волин сумел даже сделать стойку на голове, глубоко вдохнул, старательно выдохнул, поправил растрепавшуюся прическу и шепнул:

– Со мной – порядок. Я все понял. Мы нормально успеваем?

Я взглянул на сцену. Здешние бояре уже оттанцевали свое, теперь пришел черед размалеванных санкюлотов с камуфляжными кустиками на головах. Живая ходячая зелень в облегающих портках волнами прокатывалась по сцене, теряя под музыку листья и ветви. В либретто все происходящее обозначалось единственной фразой: «Граждане вольного Новгорода собираются на вече». Занимал этот номер только вторую строчку из двух полных страниц текста. Даже до первого явления Марфы-посадницы дело пока не дошло.

– Успеваем, – вполголоса сказал я, отворачиваясь от балета. – Им сегодня еще прыгать и прыгать… Сердюк, – обратился я к бодигарду, – ну-ка не спите, помогайте Павлу Петровичу.

Сердюк, весьма сконфуженный своим промахом, а потому непривычно молчаливый, отдал Волину его чемоданчик. Первым делом российский президент добыл оттуда трико ниндзя и ловко надел его поверх своего парадного костюма. Полутьма ложи превратила Волина в сумрачную тень с приклеенной к ней живой человеческой головой.

– Меня видно? – шепотом спросила у нас тень.

– Гораздо меньше, чем раньше, – оценил я. – Только еще голову вам надо куда-то деть, чтобы она глаза не мозолила.

– Угу, я понял, сейчас уберем. – Волин натянул маску-шапочку с узенькой прорезью для глаз и в таком виде сразу почти слился со стеной. – Так лучше?

– Намного, – признал я. – Издали и со спины вообще не будет видно. А если кто и заметит, наверняка решит: все так и задумано по спектаклю… Я вот только боюсь, не тонок ли канат? Выдержит?

– И быка выдержит, не беспокойтесь, – тихо усмехнулся Волин в ответ. Он привязал один конец каната к царскому креслу, а другой защелкнул у себя на поясе. – Там внутри кевларовая нить в три слоя. Вы, главное, здесь последите, чтоб ничего не запуталось.