Никто, кроме президента

Тактика работы спецназа была Володей продумана от и до. Даже в наиболее опасных делах командир лично не возглавлял штурм: он доверял ребятам, как себе, и доводил до каждого самый полный объем задач. Хваленая британская методика «один мозг – десять пальцев» им отвергалась принципиально. Наоборот, каждый из членов группы, зная свое место, мог также действовать автономно и в любую секунду принять командование на себя. Самых толковых сержантов Володя каждые два года отправлял на повышение и набирал себе новую молодежь; насколько я помню, конвейер этот крутился аж с 1992 года и ни разу не дал сбоев. Многие затем взлетали и повыше своего командира, однако сам Рябунский все годы упорно отказывался от полковничьей – а в перспективе и генеральской – должности. «Скучно, знаешь ли, Макс, наедать загривок на генеральских харчах, – как-то объяснял он мне. – Зарплаты хватает, а вот адреналина потом ни за какие шиши не купишь. Мотаться по сафари и постреливать носорогов с джипов – не для меня. Мне эти носороги ничего плохого не сделали. Зачем их, на фиг, обижать?..»

Через пять минут старшие двух первых групп доложили о готовности. Бронежилеты были пригнаны, каски не болтались, желто-зеленые маски надежно скрыли лица – боевой раскраски вручную Володя не признавал, считая ее и канительной, и неудобной. Напоследок командир убедился, что у Шульги и Грудцына есть универсальные отмычки и мини-планшеты с выведенным на экраны компьютерным планом дачи Звягинцева и что оперативная связь готова к работе. Пока, правда, во всех наушниках раздавалось лишь одно мерное жужжание пчелиного роя. Но как только Шульга отключит на КПП генератор помех, мы сможем слышать друг друга на нашей внутренней рабочей частоте.

– Первая группа, пошла, – тихо скомандовал Рябунский, – вторая приготовилась, разрыв сто восемьдесят секунд.

Шульга и его троица растворились в траве. Я понимал, что сейчас они движутся к воротам КПП, но, сколько ни вглядывался в пейзаж, не мог сообразить, где они сейчас находятся. Оставалось ждать, пока они проявятся у ворот – так же внезапно, как исчезли отсюда. Вот они! Четыре тени мелькнули в «мертвой зоне» камер слежения, пчелы в наушниках на какой-то миг зажужжали сильнее, а затем раздражающий фон начисто пропал. «Это Нырок, – услышали мы ясный голос Шульги. – Главный вход свободен, мы фронтально движемся к заданному дачному участку».

– Вторая группа, ваш выход, – приказал Володя.

Ребята Грудцына уже не так скрытно, а потому намного быстрее, преодолели все ту же стометровку, обтекли забор слева и скрылись из виду. «Это Сова. Черный ход пройден, – вскоре донеслось из наушников, – окружаем участок с тыла».

– Вот теперь наша очередь, – объявил мне Рябунский. – Да ты, Макс, не спеши особенно, за три минуты дойдем отсюда прогулочным шагом, как белые люди…

Когда мы подошли к воротам, те уже были гостеприимно распахнуты, а охранники «Ускова-3», молодые парни в серо-синем камуфляже, встретили нас приветливыми, хотя и несколько напряженными улыбками. Грудь одного из охранников была густо измазана чем-то белым, похожим на заварной крем. На животе у другого расплылось большое водяное пятно, к краю которого прилип маленький кусочек лимона. Наверное, Шульга с ребятами возникли перед ними, когда те мирно чаевничали. И, возможно, равновесие сторон было достигнуто не в самую первую секунду. Думаю, на свежего человека отряд Рябунского производит мрачноватое впечатление – даже если тебе не упирают ствол в затылок, а говорят: «Здрасьте!»

«Это Нырок. Первый этаж дома – пусто», – тем временем доложил Шульга.

«Это Сова. Вошли с тыла во флигель. Пока никакого движения», – доложил Грудцын.

Вокруг было безлюдно. Лишь один раз мне почудилось, что за окном белого особняка, обнесенного фигурной изгородью, неосторожно колыхнулась штора. В остальном же элитный поселок номер 3 словно вымер. Даже птички не пели. Обитатели домов соображали: если народ в камуфляже легко миновал охрану, то, значит, никому из местных лучше не высовываться. Надежнее притаиться. Не нарываться. Авось пришли не за ними.

«Это Сова. Флигель чист, – сообщил Грудцын. Не без некоторого разочарования. – На чердаке, вероятно, держали заложника. Но давно. Дата на упаковке йогурта – недельной давности».

– Твой плюсквамперфект, получи и распишись, – вслух сказал мне Рябунский. – Не-де-ля!

– Может, он разлюбил йогурты, – возразил я. Просто из духа противоречия. – Может, объявил голодовку. Или его переместили из флигеля в дом…

«Это Нырок, – доложил Шульга. – В доме чисто. Обошли все помещения, указанные на плане. Ни мертвых, ни живых не найдено».

– Сам видишь, – сказал Володя, пропуская меня в калитку, открытую передовой группой, – ни живых, ни мертвых. Ни собак, ни людей. Штурмовать некого. Нырок, Сова! – обратился он к своим. – Обе группы выводите сюда, во двор… Похоже, пустышка, – с сожалением в голосе добавил он, уже опять мне. – Макс, извини, это я отмечу в рапорте. Ничего не поделаешь, служба.