Никто, кроме тебя 2

Вскоре, из двери траттории спешащей походкой вышел хозяин, дон Хуан Франциск, и, утирая батистовым платочком пот со лба, направился к стоянке такси… Видимо, Сантильяна очень спешил, и потому решил срезать угол, двигаясь по переулку, рядом с реставрируемым особняком.

Де ла Фронтера, двигаясь немного поодаль, отчётливо услыхал, как, нагнав дона Хуана Франциска, Луис Трехо коротко окликнул его:

– Сеньор!…

«Да наверное, пошутил, – пронеслось в голове де ла Фронтера. – Иначе бы для чего он стал окликать дона Хуана Франциска?…»

Всё, что произошло потом, Мигель Габриэль воспринял просто как какой-то кошмарный сон… Короткий, очень резкий удар арматурой – и хозяин «Золотого барана», только ойкнув, медленно осел на землю, обливаясь кровью… Спустя несколько минут Трехо за ноги оттащил его за дощатое строительное ограждение…

Де ла Фронтера бросился бежать. Он бежал, не разбирая дороги, он убегал, чтобы не видеть злобного взгляда убийцы…

И только добежав до подъезда своего дома в самом конце квартала, где он снимал небольшую трёхкомнатную квартиру, Мигель Габриэль остановился и немного отдышался…

Ему было страшно не только потому, что он испугался Луиса Трехо, которого, увидав несколько дней назад в траттории «Золотой баран», невзлюбил сразу же за злобность в глазах, но ещё и потому, что впервые в жизни стал свидетелем самого настоящего преступления…

…Всю ночь молодой граф не спал. Он ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть.

Однако этого ему так и не удалось.

Поднявшись в половине третьего, Мигель Габриэль за какой-то час в одиночку выпил целый галлон крепкого вина, чтобы хоть как-то заглушить видение убийства, не дававшее ему покоя… К сожалению для Мигеля Габриэля, и это испытанное средство не помогло…

Наутро де ла Фронтера, проснувшись в половине десятого с больной головой, отправился бесцельно бродить по родному кварталу Фуэнтэ Овехуано, пытаясь набраться новых впечатлений…

Там он и встретился с Антонио Ломбардо.

Мигель Габриэль и сам не мог сказать, почему он подсознательно доверял этому человеку, да и сам Ломбардо, судя по всему, испытывал к потомку некогда знатного, но обедневшего графского рода самые что ни на есть искренние симпатии…

«Сказать или не сказать?… – размышлял Мигель Габриэль, глядя на Антонио. – Может быть, всё-таки, стоит?… Но что это мне даст?… Дон Антонио скажет, чтобы я пошёл в полицию и во всём признался… Так-то, собственно, и должно быть… Не ему же идти за меня к полицейскому комиссару!… Ведь он благородный человек, он не будет рассказывать сеньору Анхелю Парре о том, что, мол, встретил меня, и…»

Однако и сам Антонио, судя по его отрешённому виду, был полон переживаний по поводу произошедшего. Подумав, де ла Фронтера посчитал за лучшее ещё раз всё как следует взвесить, чтобы решить, в какой же форме рассказать о преступлении, невольным свидетелем которого он стал, полицейскому комиссару…

«Нет, – подумал Мигель Габриэль, – надо решить, как бы это сделать… Время терпит: во всяком случае, у меня в запасе ещё есть несколько суток…»

Неизвестно, почему де ла Фронтера назначил себе именно такой срок, – во всяком случае, – он был просто убеждён, что Трехо никуда не скроется…

А Луис, отправившись домой, долго лежал на кровати одетым, заложив руки за голову и тупо смотрел на какую-то трещину в потолке…

«Ну, всё, с сегодняшнего дня приступаю к активным действиям, – подумал он, мысленно обращаясь к Ломбардо, – всё, теперь пощады вы от меня не дождётесь… Ни за что не дождётесь!… Вы, наверное, считаете, что я говорю это просто так… что запугиваю вас?… У вас будет ещё не один повод убедиться в том, что я говорю правду!…»

Трехо принялся перебирать в памяти все слабые, на его взгляд, места Антонио и Ракель, и наконец остановился на их дочери, маленькой Пресьосе…

«Это как раз, что мне надо, – с необыкновенным злорадством подумал Луис. – Правильно говорят: дети – цветы жизни… Когда у твоего врага есть такой маленький цветок, – ты можешь не волноваться в том, что выйдешь из борьбы победителем».

Трехо, быстро поднявшись с кровати, стал ходить по комнате из угла в угол. В его голове уже складывался коварный план…»

В тот злосчастный день Ракель, занятая по дому, попросила, чтобы с маленькой Пресьосой погуляла горничная, Мария Торрес. Кстати говоря, эта женщина, не имевшая детей, очень привязалась к дочери Ломбардо, и та, в свою очередь, платила ей тем же…

Мария Торрес не без гордости рассказывала подругам, как маленькая Пресьоса однажды даже назвала её «бабушкой»… Услыхав такое к себе обращение, Торрес была просто на седьмом небе от счастья.

Усадив маленькую в открытую коляску, Мария Торрес, одев своё лучшее платье, отправилась на проулку по кварталу – во дворах многочисленных особняков Фуэнтэ Oвеxуано было много зелени, детских площадок – маленькой Пресьосе было где поиграть…

Антонио, поцеловав на прощание Ракель и Марту, кивнул Ортего Игнасио:

– Ну, что – поехали?…