Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Однажды весною, пережидая очередную немецкую бомбёжку в специальном бункере Скот ланд – Ярда, два агента СИС вели вялый разговор.

Один из них, одетый в военную форму, был невысокого роста, упитан, до образования солидного живота, и почти лыс. Другой, наоборот, плечистый, здоровенный красавец, с трудно определяемой национальной принадлежностью, был в дорогом костюме и тростью с тяжёлым серебряным набалдашником.

Первый возглавлял аналитический отдел СИС, работал на Правительство, носил имя Чарльз и фамилию Соммер.

Второго все знали как мистера Бонда, Джеймса Бонда. На кого он работал, толком не знал никто, но, по крайней мере, в СИС считали, что на них. Он мог выполнить любое задание. Какое – то чудо его хранило от пуль, а кроме них, ему больше ничего не угрожало. Его иногда арестовывали в какой-нибудь стране, но всегда быстро отпускали, не переставая извиняться при этом.

– Джеймс, эти дикие «строители» нового порядка и стражи дисциплины безнаказанно развалили уже половину Лондона. Если дело пойдёт так и дальше, они могут решить, что к нам можно добраться вплавь, в одном нижнем белье.

– Чарльз, я знаком с их самым верхним руководством и скажу тебе, что весь их порядок держится на бартерных операциях и неограниченном печатании рейх – марок.

Если мы обрубим им международные бартерные операции, особенно с нефтью, то их рейх – марки станут бумагой, а главное, тогда они действительно смогут к нам добраться только вплавь и только в нижнем белье.

– Джеймс, возможно, ты и прав, но есть одно «но», которое мы не в состоянии перешагнуть. Их кукловодов, где и у меня есть друзья, положение вещей устраивает.

Они считают, что в России они выиграли, и теперь остаётся только взять её, как женщину. Они не понимают, что уже потеряли и Германию. Они не понимают, что и Сталин, и Гитлер перестали быть куклами, посаженными на трон. Эти вожди правят уже не по их, а по своим правилам. Но, Джеймс, плохо другое. У них нет родословной, приличной родословной. С ними невозможно договариваться, на них невозможно влиять. И у нас, в Лондоне, и у них, в Берлине полным – полно лиц «голубых кровей», связанных родственными узами со всеми странами мира, но кто они сегодня для вождей, фюреров и прочей «приблуды». Кроме того, фюреры создают и себе подобное окружение, которое вырывает из наших рук и нефть, и золото, так что с бартером тоже проблемы. Скоро мы получим международную террористическую организацию, состоящую сплошь из таких вот фюреров и вождей.

– Да, Чарльз, это стало какой-то напастью. Раньше только с русскими были хлопоты, Рюриковичи их не устроили, отыскали Романовых, потом большевиков, а теперь пошла цепная реакция: Италия, Испания, Германия. Хорошо ещё в Америке мы сумели утвердить во власти несколько кланов с приличной родословной, ещё той, почти до нашей эры.

– Ты прав, Джеймс, «рулить» лезут все, кому не лень, но немцы ещё и бомбят, надо что-то делать.

– Чарльз, не придавай значения.

– Крестоносцев фюрер устраивает, они и без него всегда стремились «надрать задницу соседям», даже если их родственник сидел на вражеском престоле. Вся история Европы – выяснение отношений между родственниками. А тут такой случай, чужак, очень похожий на своего, начал всех «возить мордой по батарее», как не позабавиться. Надо, чтобы они опять в России увязли, как и в I Мировую. Помнишь, как внучок Николаша бесился, когда его немецкая родня «хватала его за яйца». Она их ему и оторвала.

– Джеймс, ты думаешь, не надо вмешиваться? Пусть вожди «дружат» между собой.

– Чарльз, а какая разница, бабуля «трахает» внучка, или фюрер вождя. Два вождя, два фюрера, за каждым полные энтузиазма молекулы, пусть опят грызут друг друга до «последней капли крови», как говорят у русских. Они великие, а мы стали такие маленькие.

– Почему бы и нет, Джеймс.

Труднее всего Сергею было среди своих. Здесь работали сразу все русские поговорки от «Бей своих, чтоб чужие боялись» до самых разных её интерпретаций: «Нас е – т, а мы крепчаем»

Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на малом садовом кольце Москвы, в глубине чахлого сада. К дому была приписана какая – то общественная организация, которая со сменой всякой очередной власти меняла первое слово в своём названии: скаутская, кадетская, октябристская, пионерская. Наконец уже в наши дни, было решено оставить неизменным только слово – детская – остальные менять и опять пошло: сироты, беспризорники, инвалиды. Эту самую «детскую» работу по смене вывесок вели три злые, увядшие, но по-прежнему красивые старушки. А непосредственно приём ходоков осуществляли тоже три, но шикарные молодые женщины. После общения с ними мужчины уходили с надеждой, что ещё не всё потеряно в решении детского вопроса, а женщины с мыслью, что надо рожать.