Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

В милиции попытались составить протокол, но Неизвестный только мычал, хотя и смотрел с пониманием. Мычание его, конечно, никто не слушал, таких мычащих, ничего не помнящих, ежедневно через это отделение милиции проходило десятки, только детишек по России бегало более шести миллионов, а взрослых вообще никто не считал, как впрочем и в начале XX века.

Короче, дежурный милиционер, который в своё дежурство был честным «ментом», а во всё остальное время бандитом, видя, что у «пациента» нет никаких документов, и личность установлению не поддается, спросил: «Жить хочешь?». Неизвестный опять что-то замычал. Милиционер куда-то позвонил. Приехали двоё, очень похожих на Неизвестного мужчины, отличие было только в цвете лиц. Неизвестный был бледен и напуган, а приехавшие – розовощёки и наглы. Милиционер высказал догадку, что, наверное, в его сети попал «новый русский», неудачно решивший «откосить» от срока, либо укрыться от «братков», а может, юродивый, что с определённого момента одно и то же, поэтому можно его включить в схему. Неизвестного увезли…Больше их никто не видел…. То ли был отец с принципами, то ли нет….

Гуляли во дворе дома-интерната, битком набитого детьми-сиротами, при живых отцах, две собачки. Одна огромная овчарка – сука по кличке Аза, другая – маленький кобель по кличке Кузя. Мир между ними был полный. Кузя едва доставал Азе до колен и часто бывал сбит с ног Азиным хвостов, который был раза в два больше Кузи. Но Кузя был настойчив, и любовь продолжалась. Аза терпела Кузю во всех случаях, кроме одного. Того редкого случая, когда гуляла не одна, а с маленькой девочкой Машей. Машка с Азой была в полной безопасности. В эти редкие случаи Кузя искал своей смерти. Он приближался к Азе, а значит, и к Машке. И всякий раз бывал затоптан в песок, в грязь, в снег по самые уши. Именно затоптан, кусать Аза его не решалось, уж больно мелким он был. А Машка всякий раз визжала и кричала: «Аза, зараза, слезь сейчас же с Кузи». И Аза слушалась. Каждый раз Кузя вылезал из песка, грязи, снега со съехавшимися к переносице счастливыми глазами. Затем стоял минут по пять, пошатываясь, и только потом начинал отряхаться.

Любопытно в этой истории то, что только Машу Аза и слушалась. Над Кузей начальников не было, хотя пёс он был домашний, но сохранял при этом полную независимость. Его кормили и ему не мешали жить так, как ему хотелось. Но когда его, будучи сильно придавленным Азой, Машка брала на руки, Кузя затихал. Он тоже признавал в Машке авторитет.

Что – то было общего между этой троицей. Какое – то внутреннее понимание. Маша не была сиротой. У неё был отец – лесничий. Играть в лесу Маше было не с кем, и отец периодически привозил её в интернат для общения со сверстниками. Отец у Маши был прекрасно образованный лесничий. О том, как он стал лесником, история умалчивает. Время было перестроечное. Очередное смутное время в России. Кандидаты наук, бойцы плаща и кинжала, самые засекреченные учёные вдруг стали никому не нужны.

У государства сменилась ориентация по отношению к людям, ковавшим щит родины. О том, что щит можно больше не ковать, мало кто сожалел. Сожалели больше о том, что образовалась масса свободного времени, так как эти люди привыкли думать постоянно, и вдруг их этого лишили. Многие запили вглухую от полной своей невостребованности. Машкин отец был из их числа. С ним плохо обошлись. Он защитился, как сумел. Он не подставлял щёки для битья. Он сам вышиб мозги у обидчиков. Проснулась совесть. Падал он недолго, но резко. Оказавшись на дне, он с удивлением обнаружил очень интересный мир. В этом мире не было привязки к материальному. В нём жили одним днём, хотя и с надеждой на завтрашний день. Принцип был такой. Есть силы с утра, к обеду найдёшь себе и еду. Нет сил с утра, жди их прилива к вечеру, и будешь сыт. А если их нет ни утром, ни к обеду, то ночью преставишься. Раз выдохся, нечего на земле маяться, пора в землю. Он с удивлением узнал, что так живут многие, а через пару лет своего бомжевания он уяснил, что так живут все те, кто достоин уважения. Промысловики, рыбаки, геологи, военные и т. д. Либо трудись, либо уходи, не порти другим настроение.

По России он бродил года три, постигая на собственном опыте её устои. К его знаниям добавился огромный опыт. Знания и опыт привели его в монастырь. Но среди братьев – монахов он пробыл совсем не долго, почуяв в их жизни свою прежнюю доперестроечную жизнь с иерархией, работой на общее благо и светлым будущим. Но бродить по России он устал. Новое в его открытиях иссякло. Он решил углубиться в самого себя. Сказался предыдущий опыт системщика. Монастырь был в Муромских лесах. Леса в лихую годину вырубались нещадно, и он решил, что если уж кому и служить, так природе.