Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Должность позволяла Сергею победить вшей в своём полку, он их победил и всем запретил «ходить налево». Но воспоминания о начмеде, о питерских женщинах томили его. Он тоже стал неисправимым бабником, и таким же балагуром. Прежний опыт и заразительный пример увлёкли Сергея, но в несколько ином направлении. Он выяснял, как и чем живёт творческая богема. Лучшего места для выяснения нюансов профессии, причём любой, чем баня, в России нет.

Сергей уже был знаком с известным художником, у которого была банька на берегу реки Турга в глухой деревеньке. В этой бане художник прятался от супруги и её удушающей творчество деспотии.

Конечно, одному художнику Мише, прятаться в бане было скучно. Друзья и подруги приезжали к нему в баню гурьбой. Подруг он называл ласково «мои натурщицы».

Название своё они принимали легко и радостно. Сергей сначала не понимал почему, но Миша ему объяснил, что женщине трудно раздеться в бане, играя роль любовницы или подруги. Натурщица и любовница – это разные вещи. Раздеться для дела – это почти долг для женщины. Это большая, оказанная ей честь. Долг и честь раздеться и вдохновить художника. Миша добавил, что их, его натурщиц, положение более завидное, чем его Сергея, которого устав обязывает отдавать долг и честь любому «барану». Сергей надолго задумался.

Но потрясла Сергея не эта часть «богемной» жизни. Его потряс сам факт расслабления. Если в бане, по – «армейски», основным атрибутом были выпивка и закуска, основательность постройки и какой-нибудь «новорот» для кичливости командира, то у художника было всё в точности наоборот. Это «наоборот» настолько радовало Сергея, что он с разрешения художника тоже стал иногда наведываться в баню со своими любимыми женщинами. Был как раз один из таких вечеров.

Зима. На дворе холод и снег. При виде бани художника его барышню, совсем недавно легко танцевавшую и верящую во всё сразу, а особенно в мечту о вечном счастье, охватил страх, который при входе вовнутрь перерос в стойкий ужас.

Банька была собрана из разного деревянного хлама, привезённого в разное время с территорий, окружающих деревеньку, воинских частей.

Первое, что пугало в «студёную зимнюю пору» неискушённую ещё парильщицу, так это стеклянная дверь, ведущая в баню и многочисленные щели и дыры между досками снаружи.

Внутри бани, правда, все дыры и щели были прикрыты специально для этой цели развешанными картинами с обнажёнными натурщицами. Все картины были выполнены на плотном картоне, который, как мог, сдерживал дуновение северных ветров.

Картин было много, для приезжающих друзей этих картин было вполне достаточно, чтобы начать согреваться, но женщинам нужно было настоящее тепло. В этих целях в комнате отдыха, она же мастерская художника, она же столовая, она же спальня, стояли две «буржуйки», которые и составляли тайну всего действа.

Когда перепуганные дырами и холодом натурщицы, уже почти застывшие на входе от ужаса, через десять минут обнаруживали распространяющиеся непонятным образом тепло, их охватывала необыкновенная радость оттого, что они выживут, не заболеют и даже не простудятся. И тогда они совершенно переставали и бояться, и стесняться. По их лицам было видно, что такого расслабления они не испытывали никогда.

В бане художника всё было устроено чрезвычайно просто: сначала холод, затем тепло. Как две буржуйки могут дать столько тепла, никто не понимал, включая и самого художника.

На этом контрасте Сергей мог понять и раскрыть любую женскую душу. Но до Миши ему было далеко.

Мишина жизнь была чрезвычайно насыщена именно женщинами. Он их любил. Любил всех, искренно и нежно. В такой своей бескорыстной любви он чем-то походил на юных и неискушённых барышень легко идущих в ласковые руки.

Вся «шалопутная» жизнь «падшего» художника проступала весной, когда из-под тающего снега начинали проступать следы любви.

Рядом с баней валялась целая груда сломанных вещей, ранее предназначавшихся любимым женщинам. Это были очень интересные вещи, интересны тем, что они были призваны вызывать чувства. Обломки торшеров и фотоувеличителей, цветомузык и радиол, патефонов и пластинок, подсвечников с остатками свечей, лампочек новогодних гирлянд, водных лыж, обломков лодок, пенопластовых досок, мотоциклов и машин.

Все эти вещи после ухода женщин, для которых они предназначались, сразу же становились ненужными и были сразу же выброшены, освободив место для новых. По обломкам «любовных приключений» можно было восстановить всю жизнь «падшего» художника. Можно было подумать, что он разрушает всё то, к чему прикасается, но он не разрушал. Он забывая одних, выбрасывал всё то, что могло напоминать о них, а соблазняя других, покупал новые вещи.