Никто не избегнет блаженства

Этьен пожал плечами и принялся сам, мыча себе под нос, наигрывать мою вещь так непринужденно, словно исполнял ее уже сотни раз. И у него получалась та самая мелодия, что явилась ко мне однажды на закате, под шум крупных дождливых капель на фоне умытого алеющего горизонта и асфальта, пахнущего петрикором. Этьену удалось так красиво чередовать квадраты с интермеццо, что теперь это был уже действительно блюз, и мне не верилось, будто написала его я. Вдруг он перелистнул страницу и, перейдя к следующей теме, задекламировал в стиле хип-хоп, отстукивая бит по деке:

Мы хотим глядеть в небо синее –

Нас пугает черный цвет,

Нас пугает смерть от бессилия

И от дыма сигарет,

Мы хотим дышать просто инеем,

А не смолью и трубой,

Чтоб фиалки пахли не шинами,

А росою голубой.

Чтоб моря дышали, усталые,

Медленным живым теплом,

Звездами морскими, кораллами,

Мы без свежести умрем…

Это был уже другой текст, к которому я никак не могла подобрать напев. Но Этьен свел оба произведения в одно рэпкоровское каприччо, и получилось куда лучше задуманного. От радости я захлопала в ладоши.

Выдохнув последнюю ноту, Этьен отложил гитару, затем тетрадку, и внимательно посмотрел на меня так, словно увидел впервые. Он сыграл мою композицию настолько интимно, словно вывернул наизнанку всю мою душу, и теперь я стояла под его взглядом, как под рентгеновским лучом, голая, а он все продолжал медленно сканировать и изучать меня.

– Так, а фотографии где? – тихо спросил Этьен.

– Я решила, что старые снимки тебе не интересны, и убрала их с глаз.

– Отнюдь. Покажи, пожалуйста.

Фраза была им произнесена предельно вежливо, но именно в этом и чувствовалась скрытая требовательность.

– Ладно, смотри уж, – ворчливым тоном сказала я, – я пока сбегаю в ларек за снедью на ужин и завтрак. Есть-то ты хоть умеешь?

– Да, – хихикнул друг.

– Вот и хорошо. Я предпочитаю минералку, вяленые фрукты, хлебцы, буженину, копченую рыбу и кофе. А ты что?

– Да давай то же самое, – махнул рукой Этьен, – я ведь пока еще не знаю, что это за зверь такой – еда.

– Скоро узнаешь. Кстати, спиртное тебе в течение суток противопоказано. Иначе ты превратишься в говорящий молотов коктейль.

– Что ж, в принципе, догадаться не трудно, – снисходительно улыбнулся Этьен и развел руками, – а, впрочем, я его не так уж и приветствую.

– Учти, завтра солнечная погода. Тебе – рано вставать. Мы должны… Точнее, ты должен с моею помощью, – поправилась я, – разыскать Глорию до прилета моего мужа Эрика из командировки. Потому что потом мне уже трудно будет на длительное время вырваться из дому, дабы помочь тебе.

Летучие авантюристы

После ужина Этьен снова раскрыл альбом, где-то на середине, и показал на групповой снимок, пожелтевший от времени, небольшой, но очень четкий:

– Вот этот мужчина, случайно, не твой отец?

– Да, – подивилась я проницательности друга, – как ты догадался?

В альбоме не было ни подписей, ни помет, ни других отцовских фотографий, да и я пока что еще не исполнила свою роль гида по нашему семейному генеалогическому древу – только намеревалась сделать это. Но Этьен каким-то образом почувствовал моего родителя! А стоит упомянуть, что наше с ним сходство на этом снимке было на удивление малозаметным: волосы отца казались значительно светлее моих и намного сильнее вились, кожа была огрубевшей и загорелой, а линия рта, по обыкновению, выглядела смеющейся – папа просто не умел грустить.

– Его звали Арсений Зимоглядов?

– Да, – еще больше изумилась я.

– А вот этот пилот, что стоит рядом – мой отец, я его сразу узнал, – сказал сын Шаровой Молнии. – Увы, судьба нас раскидала по свету. Я оказался потерянным, можно сказать, заброшенным в преисподнюю, и уже сто лет как ищу его. Ты, случайно, не слышала дома от родных его имя – Иван Гейне?

Я внимательно посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с моим отцом – высокого и щуплого. Раньше я особо к нему и не присматривалась: мало ли кто кладет тебе руку на плечо на групповом снимке. Это был суровый брюнет с сентиментальными голубыми глазами, выразительно выглядывающими из-под густых бровей, и упрямо сжатыми губами. Неожиданно мне почудилось, будто я его откуда-то знаю. Но когда и где я могла его видеть?

– Нет. Не припомню. Мне ведь еще и пяти лет не исполнилось, когда погиб мой отец, – ответила я, твердо решив про себя, что хватит чему-либо удивляться и ломать голову над загадками, – тебе лучше расспросить об этом подробно мою мать.

– Так я и поступлю, – охотно согласился Этьен, – я ведь только и помню, что небольшие обрывки из жизни обоих пилотов, заложенные во мне изначально, от природы – так называемая генетическая память. Но большей частью мне многое известно по ментальным рассказам моей матери.

– Стало быть, оба наших отца были знакомы?