Никто не вернётся

– Гусь. Жирный гусь. Кар-кар. Понимаешь? Птица.

– Ага.

– Детушка держал много гусев. И их вождя убил, когда упал с крыши. Другие гуси плакали.

– Печально.

– Я напишу про детушка в книга, – сказал Коко.

– А про гуся?

– Та, и про гуся напишу. Знаешь, как его звали?

Хитлер. Он был злой, шипел, кусался.

– Ты, надеюсь, про гуся?

– Та, про гусь. Он был Хитлер, в честь Хитлера.

И детушка его убил, как Сталин Хитлера. Он сказал:

«А, чертов, сраный Хитлер, до Роштества ещё сейт-семан месяц, а ты уже дохлый, притётся тебя жрать раньше время».

– А дедушка упал с крыши и остался жив, что ли?

– Та, он только ушипся. Он потом умер от сертса. Хочешь, я савтра с тобой пойду?

– Нет-нет, что ты. Не надо.

Она рано легла, но никак не могла уснуть. В голову лезли мысли обо всём на свете, о похоронах, об Аркадии, о Виталике, о Коко, даже об убитом гусе. Казалось, мысли транслировали ей в голову через невидимый репродуктор, и она никак не могла это прекратить. Ульяна ворочалась. Коко, чтобы не мешать, ушёл утбуком на кухню. Потом вернулся, вошёл очень тихо и стал раздеваться.

– Сколько времени? – спросила Ульяна.

– Отин, два, три… Три часа ночи.

– Мне уже вставать скоро.

Коко лёг рядом, обнял её и быстро уснул. Ульяна лежала, смотрела на серый квадрат окна и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его. Он всхрапнул лез ей в трусы. Ульяна отодвинулась. Коко сунул руку в трусы себе и что-то пробормотал на финском.

– Коко, – прошептала Ульяна. – Ты любишь жену?

Он не ответил.

«Молчание – знак согласия», – сообщил ехидный внутренний голос.

* * *

Ульяна приехала в морг без двадцати девять. Ей удалось немного подремать, часа полтора до того, как в смартфоне заиграл будильник. Чувствовала она себя отвратительно. Почти как с похмелья. Ульяне хотелось, чтобы Коко проводил её до двери, обнял и сказал пару ободряющих слов на своём ломаном русском. Но Коко не проснулся.

Аркадий уже был на месте. Стоял в сумерках посреди маленького двора, высокий, худой и мрачный. Под мышкой он держал букет цветов, а руки грел манах пальто.

– Здравствуй, – сказала Ульяна.

– Привет, – ответил он.

– Извини, я забыла цветы купить.

– Да всё это уже никакого значения не имеет. Спасибо, что пришла.

– Ещё кто-то придёт?

– Нет. Не стал никого звать. Мамины подруги уже сами все одной ногой в могиле. Чего их расстраивать? – А твой этот…

– Кто? Ефим?

– Да.

– Он здесь, – сказал Аркадий. – Он там, за углом стоит. Боится тебя.

– Прелесть какая! Выжил меня из дома и теперь боится.

– Никто никого не выживал, не начинай.

– Я не начинаю. Всё уже начато давно. Он сказал, что я убила твою маму, ты ему поверил и выгнал меня из дома.

– Это мы обсуждали. Я был пьян. И не помню. Но я не думаю, что всё было именно так.

– Ой, – махнула рукой Ульяна. – Ты хорошую позицию занял. Был пьяный, не помню.

– Я больше не пью, – сказал Аркадий. – Всё! Трезвость. Это была ошибка.

– Ещё какая! Ты столько ошибок наделал, экскаватором не разгрести.

Подошёл суетливый мужчина с папкой в руках.

– Вы Самсоновы? Я распорядитель. У вас на девять прощание, правильно? Газель подъедет чуть позже. На прощание у вас будет полчаса. Потом погрузка. Я вам свидетельство о смерти отдам перед отъездом.

– Хорошо, спасибо, – сказал Аркадий.

Повернулся к Ульяне.

– Мы можем без конца обсуждать сложившееся положение, да? А можем подумать, как всё наладить. – Что, есть предложения? – спросила Ульяна.

– Да, есть.

– Ты говорил про развод.

– Развестись никогда не поздно. Кое-что случилось. Важное событие. Я подумал, это знак.

За углом здания Ефим два раза громко чихнул.

– Вон тот знак, который всё нам разрушил, – сказала Ульяна. – Хотя, если подумать, он тут особо и ни при чём. Ты ведь сам его привёл. А меня выгнал.

Аркадий почесал нос.

– Можно я продолжу свою мысль?

– Конечно. Говори. Я послушаю.

– Спасибо. Чёрт, я забыл! Вот надо было меня перебить обязательно. А! Мне на днях звонил Бражников. Насчёт Виталика. Тебе он тоже звонил, я знаю. Он решил опять этим делом заняться.

– Да, его совесть вдруг стала мучить.

– Пусть мучает. Это хорошо. Он был не слишком любезен на этот раз. Спрашивал про Ефима. Мне это не понравилось. Ладно, речь не об этом. Про Виталика разговор.

– Ты что, веришь, что он его найдёт? Сколько лет-то прошло.

– Ефим сказал, что мусор поможет.

Ульяна сжала зубы, но не выдержала и расталась.

– Аркаша, какой бред!

– Я ему верю.

– Уточни кому. Бомжу или менту?

Открылась дверь, вышел санитар морга.

– Здравствуйте! Вы Самсоновы? Проходите, пожалуйста.

– Пора, – вздохнул Аркадий.

Они зашли за санитаром в маленький вестибюль. Поднялись по короткой лестнице, свернули за угол и оказались в небольшом закутке. У стены стоял гроб, и в нём лежал тощий и бледный старик с запавшими щеками.

– У вас полчаса, – шепнул санитар и ушёл.

– Аркадий, – сказала Ульяна. – Кто это?

– Где?

– В гробу.

– Ты издеваешься, что ли? Это мама, моя мама.

– Это не она. Посмотри.

Вошёл Ефим, испуганно поглядел на Ульяну, встал на колени и перекрестился. Аркадий наклонился рику и поцеловал в губы.

«Я точно сплю, уснула и проспала», – подумала Ульяна, чувствуя подступающий, будто изжога, истерический хохот.