Никто нигде. Удивительная автобиография аутичной девочки

Новый год я встречала в новом доме – одна, в темноте. Поставила пластинку Бетт Мидлер под названием «Друзья», горько плакала от сознания своей неспособности к чему-то принадлежать, создавать прочные связи, от мыслей о том, скольких хороших людей, готовых мне помочь, я оттолкнула или от них ушла.

Наконец я решила позвонить семье. У матери была вечеринка; незнакомые пьяные гости хватали трубку и поздравляли меня с Новым годом. На заднем плане играла музыка; я представляла себе, как люди танцуют и смеются. Интересно, думала я, каково быть одной из них? Я старалась себе представить, как бы я себя чувствовала, если бы была в «их мире» своей. Я повесила трубку и стала отсчитывать секунды до полуночи.

– С Новым годом, Донна! – сказала я самой себе. Зажгла свечу и, глядя на нее, уснула.

Начались занятия в университете – и я очень старалась погрузиться в них и забыть обо всем остальном.

Я выбрала лингвистику и философию. Вышло это так: зашла в первую же аудиторию, спросила, что за предметы здесь читаются, хорошие ли это предметы, можно ли мне на них записаться. Еще выбрала социологию – со старой целью стать похожей на Мэри.

В университете я совершенно терялась. Здание было громадное, со множеством стен, толпами людей, гроздьями флуоресцентных ламп. Я всюду выключала эти лампы. От их света меня клонило в сон.

На философии я спала. Иногда с закрытыми глазами, иногда с открытыми. Наконец преподаватель сообщил, что я «безответственно отношусь к занятиям». Я пыталась объяснить, что не успеваю за расписанием, не понимаю инструкций в учебнике, вижу только пустые слова в том, что там написано. Декан обозвал меня «полной и беспросветной идиоткой».

А вот лингвистикой я наслаждалась. Лингвистика разбирает язык по косточкам и собирает заново. Она показывает, как можно по-разному систематизировать язык. И сплошные схемы и таблицы – здесь я себя чувствовала, как рыба в воде.

На социологии я старалась изо всех сил. Когда приходилось писать, выкладывалась полностью – и сдавала работы, состоящие из бессвязных, уклончивых, малопонятных фраз.

Меня отправили на дополнительные занятия по английскому. Проблема, однако, была в том, что выражать свои собственные мысли и мнения, выражать то, что я чувствую на самом деле, казалось мне слишком опасным. Мои тексты были уклончивыми, безличными и бессвязными, потому что таким для меня был окружающий мир.

В плане общения ничего не изменилось. Как и всегда, друзей у меня было очень немного – по крайней мере в первые два года. Кэрол было очень трудно в университете, зато Уилли оказался прирожденным студентом.

Так прошло полгода. И тут я впервые получила стипендию – за шесть месяцев сразу.

Эта задержка оказалась к лучшему: нежданно разбогатев, я купила себе старое пианино. Время, проведенное за фортепиано, я научилась не просто любить – жить ради него. Я сразу начала писать музыку. Подбирать чужую музыку мне было довольно легко; но главное, я научилась по-настоящему выражать в музыкальных произведениях свои чувства. Поначалу я писала классическую музыку. Ноты читать не умела, поэтому не могла и как следует записать то, что сочиняла. Мне приходилось просто запоминать свои произведения – обычно этого было достаточно. Со временем музыка становилась все сложнее, и мне пришлось изобрести собственный способ нотной записи – при помощи точек и черточек различной длины; над этими точками и черточками я ставила буквы и стрелочки, показывающие, повышается мелодия или понижается. Со временем я купила несколько книг по теории музыки и немного выучила стандартную нотную грамоту, хотя по-прежнему полагалась в основном на собственную систему.

Благодаря музыке я все лучше и лучше знакомилась со своим истинным «я» и училась выражать его. Моя музыка рассказывала о том, что я любила: о ветре и дожде, о свободе и надежде, о счастье простоты и победе над хаосом. Однако чем ближе я подходила к самораскрытию, тем сильнее становились страхи, тем резче обозначались серьезные противоречия между моим внутренним «я» и персонажами, созданными мною, чтобы общаться с внешним миром.

Мне снова начали сниться кошмары.

Однажды я, не до конца проснувшись, встала и направилась в ванную. В коридоре из-под закрытой входной двери просачивалась полоска света. Она о чем-то мне напомнила – и я повалилась на пол, теряя всякое представление о реальности вокруг себя.

Как и в тот день, когда я сбежала с работы в больницу, я снова перестала понимать, где я и почему. Меня охватил ужас. Я стояла на четвереньках и хныкала, как маленькая, глядя на свои руки на кафельном полу, чувствуя его холод и жесткость.

Казалось, я не могу дышать. Я боялась чего-то неизвестного, затаившегося где-то здесь, в этой же комнате. Я хныкала в ужасе, потерянная и беспомощная. Сжалась в комок, дрожа от страха, и качалась, как младенец. Пыталась что-то сказать, но не помнила как. И просто плакала, пока не уснула.