Нил Сорский и традиции русского монашества

Иваном III и соборным большинством во главе с митрополитом Симоном»[343]. По характеру сообщаемых «Словом» исторических сведений историки справедливо считают это произведение «достоверным и высокоинформативным источником о борьбе вокруг проектов отчуждения церковных имуществ на соборе 1503 г.»[344].

Несмотря на столь противоречивые рассказы источников, в современной историографии существует мнение (согласное с версией «Письма о нелюбках» и «Жития Иосифа Волоколамского»), что Нил Сорский противопоставлял скит как наилучшую форму монастырского устройства общим житиям, которые были почти единственным типом (не считая особножительных) монастырей в его время.

По мнению исследователей, основанием своего скита и выступлением на соборе 1503 г., где убеждал всех иноков жить по пустыням, Нил Сорский предлагал нестяжательную скитскую реформу русского монашества: «Нил, очевидно, видел в предложенном им «среднем пути» не временный этап, а наилучший вид монастырского устройства»[345]. Более того, по предположению исследователей, противопоставление скитничества и общежития было тем зерном, из которого впоследствии выросли враждебные программы иосифлян и нестяжателей[346].

Такой вывод о противопоставлении скита и общежития в монастырской деятельности Нила Сорского представляется мало обоснованным. Нил Сорский никогда не отрицал общежительной формы монастырской жизни. Это противоречило бы всей восточнохристианской монашеской традиции.

В свои агиографические сборники Нил Сорский включил жития основателей общежительных монастырей: святых Пахомия Великого, Феодосия Великого, Афанасия Афонского, Феодора Студита. Эти жития раскрывают особенности различных общежительных уставов, значение общежительных монастырей как необходимой ступени монашеской жизни. Жития Саввы Освященного и Евфимия Великого, которые Нил Сорский переписал своей рукой, рассказывают, что в их лаврах, живших по скитскому обычаю, не постригали «бельцов» — мирских людей и не принимали новоначальных иноков — «голоусых» и «безбрадых». Когда святой Савва, еще будучи юным, пришел в лавру Евфимия Великого, тот отправил его на возрастание в общежительный монастырь. Сам святой Савва впоследствии направлял всех юных иноков в монастырь Феодосия Великого. «Голоусу же не даати жити въ своей дружин* пакости деля диаволя» (РГБ. Тр. № 684. Л. 224).

При лавре Саввы Освященного существовал и «малый общий монастырей», святой говорил о нем: «Яко аще цвет преже бывает плода, тако общаго житиа дом — отшелническаго пребывания». В этом монастыре жили опытные старцы, которым поручались новоначальные иноки, «дондеже псалтырь изучят и весь чинъ пниа, иночскому научятся уставу» (РГБ. Тр. № 684. Л. 223 об.).

Когда иноки знали уже весь Устав, а главное, умели «ум свой хранити и отвращатися мирьскиа памяти и противлятися злым помыслом», святой Савва давал им кельи в своей лавре. Поучая лаврских иноков, он говорил: «…яко лпо есть иноку келийному (т. е. скитскому, живущему в отдельной келье. — Е. Р.) быти разумичну и спшну, и трудоположнику тщаливну, тиху, учителну, самому научену, доволну сущу вся уды тлесныа обуздати и умъ съхраняти тверд» (РГБ. Тр. № 684. Л. 223 об.).

В то время когда сам Савва Освященный только начинал свою монашескую жизнь (70–е гг. V в., Евфимий Великий — наставник Саввы Освященного умер в 473 г.), киновия в Палестине не считалась самостоятельным монастырем, она только готовила иноков к жизни в лаврах, устроенных по–скитски, а настоятель киновии подчинялся настоятелю лавры[347].

Впоследствии Иерусалимский архиепископ поставил, как рассказывает «Житие Саввы Освященного», святого Савву наставником «всех отходник живущих разно в келиах», а Феодосия Великого — «архимандритом» всех общих житий Палестины. Именно со времени Феодосия Великого киновия в Палестине получила статус самостоятельного монастыря[348], но при этом она сохраняла свое значение подготовки иноков для более высокого уровня монашеской жизни. Подчеркивая разницу между келейными и общежительными иноками, Савва Освященный говорил Феодосию Великому: «…ты отче Дтем игуменъ еси, аз же игуменом игуменъ есмь. Вси бо сущии подо мною самовластии сут, и коиждо своей келии игуменъ есть» (РГБ. Тр. № 684. Л. 261).

Такая же традиция была развита на Афоне. Согласно афонскому уставу 970 г. «к безмолвию допускались лишь монахи, уже прошедшие искус в общежительном монастыре»[349]. «Житие Афанасия Афонского» рассказывает, что даже пустынники, «много времени постом состаревшиеся», оставляли свое молчальническое житие и приходили в монастырь святого Афанасия, где обретали много полезного и спасительного для своей души (РГБ. Тр. № 685. Л. 315 об.).