Нильские тени

— А потом ты сказал кое-что ещё, Лиффи. Ты помнишь?

— Да. Я сказал, что смеялся Стерн необычно, кого бы я не пародировал — хоть Гитлера, хоть Муссолини: Стерн смеялся беззлобно, с нежностью в глазах.

— Правильно, — сказал Джо, — и так оно и есть. Так что теперь бояться нечего, потому что всё будет хорошо.

Джо улыбнулся. Лиффи посмотрел на него. Остался последний вопрос: когда они встретятся снова и где? Но они понимали друг друга слишком хорошо, чтобы беспокоиться об этом, и просто посидели несколько минут на-дорожку.

Наконец Джо неохотно сжал руку Лиффи и соскользнул с трона.

— Пора мне, — прошептал он.

Лиффи вместе с ним поплёлся к выходу. Там была небольшая подставка для молитвенных свечей, и Лиффи остановился, чтобы зажечь две из них, одну для Ахмада и одну для Дэвида. И Лиффи с Джо постояли, глядя на свечи, прежде чем обнялись и расстались. И там Джо оставил его, хрупкого человека в изодранном плаще, со струящимися по лицу спутанными волосами, скорбящего отшельника из пустыни, склонившегося над мерцающими свечами памяти, любви.

Лиффи плачет об Ахмаде и Дэвиде. Лиффи снова призрачный пророк, хрупкий человек, поражённый ужасным знанием имён вещей… его древнее пыльное лицо покрыто слезами, блестящими, как крошечные ручьи, пытающиеся напоить пустыню.

— 17 — Сувениры

Толпы бездомных пилигримов бродили во внешних коридорах института ирригационных работ.

Все они были заняты поисками воды. Или по крайней мере, стали бы утверждать такое, если бы их остановило и вопросило лицо начальствующее.

Кого тут только не было! коридоры шлифовали славяне и румыны, датчане и греки, бельгийцы и армяне, голландцы. Паломники, забредшие далеко от родного дома, они шатались по коридорам неприкаянно, как говно в проруби; мальтийцы и чехи, французы и норвежцы, киприоты и мадьяры и ляхи, и с ними странники неведомого гражданства и сомнительной наружности, говорящей о помеси «снега с мотоциклом» и, иногда, албанские крестьяне.

По словам Лиффи, во внешних отделах института ирригационных работ трудились без расписания и перерыва на обед. А вот у служащих внутренних офисов, где обреталась Мод, была принята сиеста; они пережидали жару и возвращались в институт вечером.

Поэтому, приняв в тот день все меры предосторожности, — на цыпочках прокравшись по улицам Каира и, вроде, не подцепив хвост, — Джо мышью сидел в маленькой гостиной. Когда открылась входная дверь, он услышал, как Мод положила какие-то пакеты и пошла по коридору, тихо напевая себе под нос. Окно комнаты, где сидел Джо, было закрыто ставнями от солнца и жары.

Мод вошла в гостиную и замолчала.

Уставилась на Джо.

В изумлении поднесла руку ко рту…

Джо сделал шаг вперёд.

— Это я, Моди. Я не хотел тебя напугать.

Она сощурилась в знакомой Джо улыбке.

— Джо? Это ты? Это действительно ты?

Он сделал ещё один шаг, потянувшись к её рукам; её зеленые глаза были ярче, чем он помнил. Сверкающие, потрясающие. «Я куколд, — подумал Джо, — ****острадалец, эх». А вслух сказал:

— Я не собирался заявляться без предупреждения, Мод, но писать не мог, а другого способа сообщить тебе не придумал. — Он улыбнулся шире. — Это сюрприз, не правда ли? Двадцать лет спустя, кто бы мог подумать?

Она смотрела на него с любопытством. Он смущённо оглядел комнату.

— Уютно тут у тебя.

Наконец она нашла несколько слов.

— Но как? …почему? …что ты здесь делаешь?

Джо кивнул, улыбаясь.

— Я знаю, это странно: домой пришла, тут я сижу. Нарисовался — хер сотрёшь. Как будто мы виделись в прошлом месяце или, на крайняк, прошлой зимой.

Как поживаешь? Ты прекрасно выглядишь.

Она засмеялась. Джо помнил её смех, но не его удивительную колоратуру.

— Я в порядке, но всё-таки: что ты здесь делаешь, Джо? Теперь ты в армии? Я думала, что где-то в Штатах. Ты поранил ухо. Дай-ка мне посмотреть на тебя.

Мод отстранилась и изучала его, держа за руки. Засмеялась и сморщила нос, — мелкое это движение сначала удивило Джо, но потом он вспомнил и его; просто давно не видел.

Он смущённо отвёл взгляд.

— Ты знаешь меня, Моди.

— Твои глаза, я бы узнала твои глаза где угодно, но не думаю, что узнала бы тебя, встреть случайно на улице. Твоё лицо сильно изменилось, и ты вроде похудел; хотя толстым ты никогда и не был.

Джо засмеялся.

— Это морщины, они стали глубже. Но ты выглядишь точно так же. Я узнал бы тебя где угодно.

— О нет, — сказала она, освобождая одну руку и откидывая назад волосы. — Я полностью изменилась… Но, боже мой, неужели прошло двадцать лет? А кажется и недолго, я ещё не чувствую себя настолько старой… Ты выглядишь солиднее, возраст тебя изменил.

— Солиднее из-за того, что на мне надето?

— Твоё лицо. Я не заметила, что на тебе надето.

Она засмеялась.

— Одежда всегда сидела на тебе, как на корове седло. Помнишь ту забавную старую униформу, которую ты носил в Иерусалиме? Ту, что подогнал тебе древний францисканский священник-ирландец, который участвовал в Крымской войне?

— Да, святой пекарь, конечно. Он носил тот мундир под Балаклавой.