Нильские тени

Никого и ничего. Майор уверен, что он здесь один.

Он останавливает кобылицу у передних лап статуи, спешивается и достаёт из чехла у седла карабин. За спиной у него снайперская винтовка, в кобурах у бёдер большие автоматические пистолеты, маленький наган в одном кармане галифе и автоматический пистолетик в другом, а под мышкой — крошечный «Дерринджер» с ручкой из слоновой кости.

Он проверяет на ощупь: охотничий нож на поясе, два мачете, приклеенные скотчем к спине, и четыре метательных кинжала в ножнах, привязанных к голеням. Позвякивают запасные обоймы: по полдюжины для каждого из автоматических пистолетов, дюжина для карабина и сменный барабанчик нагана.

Грудь майора объята Андреевским крестом пулемётных лент; без пулемёта бесполезных, но, как символ огневой мощи, впечатляющих.

Упакован. Вооружён. Готов.

Винтовки, пистолеты, ножи и кинжалы.

Мушки спилены, предохранители проверены и перепроверены — всё чётко. Патроны притаились в ожидании скольжения по хорошо смазанным деталям затвора. Ход курков укорочен, чуть нажать и… Ба-бах!

Упакован.

А на всякий случай майор имеет чудовищного калибра девятизарядный револьвер, который, как утверждают балканские Бельмондо и Джорджи-клуни, со временем обещает стать общепринятым оружием для тёмных дел. И, заодно, из него можно гарантированно убить кошку. Этот шедевр чешских оружейников спрятан в седельной сумке.

Вооружён.

Майор мрачно улыбается за струящимися складками белого шелка шарфа, прищуривается за дисками очков.

Готов.

Он полностью готов ко встрече с «пурпурной семёркой».

* * *

Майор сдвигает пробковый шлем на затылок, а карабин держит под мышкой; мех её почему-то отсырел. Затем майор марширует между передних лап под короны обоих Египтов, а дойдя, заскребается на правую лапу, поворачивается через левое плечо, — р-раз, два, — и ставит ноги на ширине плеч.

Стоя там, — на камне исполинской лапы, под ликом мифического чуда-юда с провалившимся носом, — майор сам чувствует себя отважным львом, да просто Зверем Империи.

Он смотрит на часы. Два пополуночи, а «пурпурной семёрки» не видать.

Армянин опаздывает, — думает майор, теребя ремешок карабина. Насколько опасен может быть один беглый агент здесь? Здесь, под ярким лунным светом, на чистом простреливаемом поле, когда спина майора прикрыта массивом окаменевшего существа? Выбор места встречи не создаёт впечатления, что «пурпурная семёрка» — опасный или даже умный человек. Вооружённый целым арсеналом майор с этой позиции мог бы отбить атаку небольшой армии мародёрствующих бедуинов. Он, облизываясь, представляет как делает это:

Паф, паф!

Целясь орлиным взором сквозь телескопический прицел снайперской винтовки, он снимает гарцующего на гребне далёкой дюны шейха визжащих повстанцев… Быстро меняет цель, и убирает знаменосца и его головорезов-телохранителей… Орда приближается, он отбрасывает в сторону бесполезную теперь винтовку… Поднимает скорострельный карабин и расстреливает целые толпы ревущих бандитов. Палит от бедра, меняя обоймы, пока перегревшийся карабин не заклинивает… Враги теснят. Пригнувшись под каменным подбородком Сфинкса, с пистолетами в руках и ножом в зубах, он бесстрашно палит по партизанам. Патроны закончились. А! он метает кинжалы и, выхватив мачете, бросается в последний бой во имя Империи…

Слабый звон.

Это звякнули болтающиеся на поясном ремне карабинчики для гранат. Только глупец, — думает майор, — выберет для встречи такое открытое пространство. Армянин, очевидно, не предвидел столь быстрого прибытия визави. И теперь наверняка прячется за дюной, беспомощно наблюдая за майором, занявшим неуязвимую позицию.

Тем не менее, майор сильно разочарован. Ведь это должна была быть его первая встреча с «пурпурной семёркой», преемником «Колли», и он ожидал больше романтики и более драматичной конфронтации. Особенно ввиду необычности обстановки.

Это не первое его разочарование с момента прибытия на Ближний Восток. А всё потому, что в начале жизненного пути он попал под чары историй о необыкновенных исследователях, бродивших и блудивших здесь в девятнадцатом веке… Бертон и Даути, Сонди и Буркхардт, и, особенно, несравненный Стронгбоу. Образы этих романтических авантюристов с самого детства стали для него идеалом и преследовали миражами о залитых солнцем оазисах далёких пустынь. Но современная жизнь Ближнего Востока оказалась вовсе не такой романтической, как он мечтал.

Звон.

Образ «пурпурной семёрки» поманил было романтикой шпионажа. Но мечты, выходит, опять оказались ложными. Захватывающая, бурная жизнь досталась другим людям, и в другие эпохи. Даже здесь, у Сфинкса, в полнолуние, на опасной встрече с анонимным секретным агентом, в военное время — в общем-то, ничего интересного.

Звон.

Майор вздохнул, прячась за белой шелковой маской, за бравыми очками-консервами, под выветренным пробковым шлемом. И увешанный оружием хлеще любого из сорока разбойников. Он прислушался как звенят тяжёлые обоймы. Так же весело, лаская слух какого-нибудь неграмотного пастуха, звенят козьи колокольчики…