Нильские тени

«На Востоке, дитя моё, перестань подсматривать и подглядывать. Смешайся с местными, — вспомнил Джо лондонский наказ Лиффи. — Надо попробовать смешаться с местным, что-нибудь сказать», — он только подумал и тут же сам удивился, слыша как его собственный голос задаёт Блетчли вопрос:

— У вас есть семья?

Блетчли переключил передачу.

— Что вы имеете в виду? Жена и дети?

— Да.

— Нет, не знаю. Я никогда не был женат. До войны я был ещё слишком молод, а после неё меня несколько лет латали. К тому времени я слишком привык жить один, чтобы быть кому-то интересным. Или полезным, нужным, если угодно. Стал слишком стар, чтобы жениться.

— Но такого же не было сразу.

— Не было чего? Когда?

— После того, как вас закончили латать. Надо полагать, через пару лет после войны? Вам, должно быть, было чуть больше двадцати.

— Хронологически, но в остальном я не чувствовал себя таким уж молодым. Жизнь не всегда следует логической последовательности. Некоторые люди стареют в возрасте двадцати с небольшим.

«И когда ты наконец доберёшься… остановись и скажи себе: „Этого мне достаточно“, и сойди с дороги и присядь на обочину. Это Восток, дитя моё», — крутилось в голове Джо.

— Кроме того, — продолжал Блетчли, — я долго не терял надежды. Всё пытался вставить стеклянный глаз, и когда это не получалось в одном месте, я пробовал другое. Париж, Йоханнесбург, Цюрих… всех врачей перебрал. Последняя операция была относительно недавно.

— О.

— Да, всего три года назад. Хирург сделал всё что мог, но стеклянная бусина один чорт съезжала на-сторону.

«Игра в бисер», — подумал Джо.

— Так что я, наконец, сдался и смирился с тем фактом, что придётся остаться монстром.

— Дети не виноваты, — сказал Джо. — Вы ведь не можете всерьёз ожидать от них понимания.

— Да, это правда, не могу. Но как насчёт взрослых? Думаете, с ними иначе?

Джо уставился на пустыню. Блеск песка слепил глаза, и он закрыл их. Блетчли переключал передачи, не дожидаясь ответа на свой вопрос, потому что ответа у Джо и быть не могло.

На месе в Аризоне жила старуха с сильно уродливым от рождения лицом. Её с пелёнок прятали от людей, за всю свою жизнь ни разу не выходила она из той маленькой комнаты в которой и появилась на свет. Много ночей Джо просидел с ней в этой комнатёнке, слушая как кикимора поёт самым красивым голосом который он когда-либо слышал, — поразительным голосом, наполненным удивлением от всего чего она никогда не видела и не знала. Она пела часами, а когда уставала, то ещё некоторое время они с Джо сидели молча, потом старуха отворачивалась и Джо вставал и уходил не говоря ни слова. Сказать что-либо было бы невероятно жестоко, потому что пение — вот всё, что у неё было в этом мире, песни — полет её души.

— Вы хотите есть? — спросил Блетчли. — Сейчас остановимся, я взял кое-что для перекусить.

* * *

Они сидели на песке, втиснувшись в тень рядом с маленькой машиной, Джо прислонился спиной к одной из тёплых шин, а Блетчли открыл банки с мармеладом и печеньем, и достал термос и две помятые чашки, металлические конечно.

Джо откусил понемногу того и сего, и всё показалось ему имевшим резкий металлический привкус. Он нащупал чашку и позволил Блетчли наполнить её. Жидкость, холодный чай или что бы это ни было, имела тот же привкус. Он тупо смотрел, как Блетчли намазывает мармелад на печенье; это его действо казалось Джо замедленным словно движения водолаза.

— В чём дело? — спросил Блетчли.

— Я собирался спросить вас о том же. Вы еле шевелитесь, прямо как дохлый мух.

Блетчли положил руку на лоб Джо.

— У вас сильная лихорадка. Возможно, из-за изменения рациона и непривычной для вас воды. Такое случается довольно часто.

«Время, перемены и вода, — подумал Джо. — Не совсем то, что я ожидал. И песок и песок и запустение, как сказал Лиффи. Не всё тебе лёгкая дорога по зелёным склонам холмов, ах нет. Чтобы попасть на Восток, нужно пересечь пустыни, дитя моё. Успеть, пока ты не уснул. Пустыни, светлые и бескрайние…»

* * *

Они снова ехали, Блетчли переключал передачи, песок ослепительно сверкал. А для Джо, всё глубже погружающегося в лихорадку, небо и пустыня сливались в одно.

— Я знаю людей, — говорил Блетчли, — исследователей, искателей приключений, они видят в пустыне первобытную силу, подобную морю. Но тут существуют опасности, с которыми моряку сталкиваться не приходится. Море, с его общей ровностью, имеет тенденцию усмирять гонор, предлагая, по сравнению с собой, малую меру для всего вещного мира. Но пустыня, с её резкими крайностями, может иметь прямо противоположный эффект, вечные вопросы здесь становятся будто более ясными, чем они есть на самом деле, поэтому вы должны остерегаться соблазна идеализма. Пути господни неисповедимы, но здесь есть опасность забыть об этом, потому что вокруг всё так чётко, прозрачно.

— Похоже, вы правы.

Блетчли переключил передачу и они съехали с асфальтированной дороги на грунтовку.