Нина Риччи

Шанель советовала женщинам: «Днем будьте гусеницей, а вечером – бабочкой». Это не входило в противоречие с видением Робера Риччи: он никогда ни в чем не отказывал Жерару Пипару для создания вечерних платьев мечты. Пипар дополнял их эффектными пальто в стиле Ватто (французский живописец конца XVII – начала XVIII века), на которые уходили километры тафты; платья без бретелек в стиле Помпадур с вышивкой знаменитого Ребе, который более полувека работал для высокой моды и имя которого считалось чуть ли не мифом у кутюрье; букетами роз и мимозы; глубокие декольте, отделанные бабочками от Андре Броссан де Мере (дизайнер, начинала карьеру в театре, потом заинтересовалась текстилем; с 1951 года разрабатывала специальные лоскутные коллекции для крупнейших кутюрье – Диора, Живанши, Нины Риччи, Пако Рабанна, Сен-Лорана). Пипар черпал свое вдохновение из «бель эпок» (Belle Époque (фр.) – прекрасная эпоха), из живописи эпохи Возрождения или из ностальгии по кино. Он был уверен: все, что нужно, – это тонкое цветовое сочетание, необычная шляпка, сдвинутая набок, изящный бант, который, как бабочка, уселся на платье (банты считаются очень женственной деталью, присущей именно Нине Риччи), чтобы подмигнуть заговорщически или отразить атмосферу вечера. Шла ли речь о нарядах для большого приема или активной жизни, он считал основной задачей помочь женщинам сохранить свою тайну. «Я предлагаю – женщина располагает, – говорил он. – В моем наряде женщина идет по улице, как будто она входит в «Ритц», и все хотят идти вслед за ней».

На самом деле все было не так уж оптимистично для высокой моды. Число домов моды от кутюр резко сократилось – до девятнадцати (в 1946 году их было сто шесть). Многие дизайнеры приписывали вину строгим правилам Профсоюзной палаты высокой моды, требовавшим соблюдения таких условий, которые после войны оказались невыплнимыми из-за популяризации массового производства и распространения прет-а-порте. Клиентура кутюр уменьшалась. Тьерри Мюглер и Кристиан Лакруа были лишь двумя из тех, кто потерпел поражение из-за высоких расходов.

В течение десяти лет мода и духи были на равных, но с 1963 года роли определенно поменялись местами: духи вдохнули жизнь в моду. Теперь Робер Риччи свободно говорил по-английски, четыре раза в год бывал в Нью-Йорке, где на Пятой авеню обустроил точную копию своего парижского офиса. Робер был проницательным бизнесменом, изобретательным и динамичным, удивительно креативным дизайнером в области графики с хорошо развитым чувством красоты. Война положила начало многим изменениям, которые повлияли на бизнес высокой моды и стали поворотным моментом для индустрии, которая процветала в атмосфере веселья и гламура в довоенные годы, но более не существовала. Возникла необходимость создать что-то новое, что стало бы логичным дополнением к модному бизнесу. Робера Риччи очаровали возможности, которые он увидел в парфюмерии. Он очень любил ароматы и считал, что может выразить свои художественные способности во флаконах и ароматах, которые воспринимал как произведения искусства. Его вера в то, что эта новая отрасль поддержит модный бизнес в трудные времена и предоставит новые средства для самовыражения, кажется вполне обоснованной. Жиль Фукс позже вспоминал, что представлял себе дизайнеров парфюмерии в роли творцов, созерцателей и художников. «В этом бизнесе мы должны развивать наше обоняние, чтобы “знать” аромат. Иногда приходится тренировать нос, чтобы он реагировал. Я привык нюхать духи, потому что вырос в этой среде. Абсолютно необходимо иметь правильное обоняние, во многом это так же важно, как и для винного эксперта. Нос – это творец, производитель чего-то нового. Некоторые люди обладают замечательным обонятельным даром, но другие должны просто научиться распознавать подходящие ароматы»[68].