Нина Риччи

Тот факт, что Шайкевичи начали покидать Россию еще до революции, помог семье встать на ноги на новой родине, укрепиться, завязать новые связи и знакомства. К тому же эта семья принадлежала сразу к двум диаспорам: еврейской и русской. «Местом пребывания значительного числа русских эмигрантов к 1923–1924 гг. становится Франция. “Русский Париж” по интенсивности общественной и культурной жизни мало чем уступал прежним русским столицам… Работали русские гимназии, школы, лицеи, институты и академии, консерватория и многочисленные общественные и профессиональные организации… Компактное проживание большого числа эмигрантов создавало своеобразную иллюзию сохранения русского дореволюционного общества со всем его традиционным своеобразием… во французских лицеях учреждались специальные стипендии для русских детей, иногда с полным содержанием в общежитии. Так постепенно русские дети становились французскими гражданами – получали французские аттестаты, дипломы, паспорта, русские же школы приобретали характер культурных центров. В Париже русской эмиграцией было открыто восемь высших учебных заведений, в которые принимали студентов из всей русской диаспоры. Среди них на первом месте по своему официальному статусу и уровню преподавания стояли русские отделения при Сорбонне. Более 40 известных русских профессоров было привлечено для чтения лекций на русских отделениях и для французских студентов»[17]. Таким образом, с одной стороны, эмигранты из России держались вместе, сохраняя собственную идентичность, культуру и язык. С другой стороны, именно во Франции они были максимально интегрированы в местное общество, так как для этого предпринималось много усилий со стороны французов, знавших и любивших русскую культуру, активно пытавшихся вовлекать эмигрантов из России во все современные процессы жизни французского общества.

Бесспорно, евреи из России являлись частью русской эмиграции: «Русская эмигрантская община становится все более и более общиной русских евреев»[18]. Они оставались частью русской культуры, хотя исследователями отмечается, что именно евреи гораздо активнее ассимилировались, пропагандируя западничество и космополитизм. Они более успешно обустраивались во Франции, организовывали быт на новом месте и общались с французами, налаживая новые связи. Стали бы в иной ситуации Шайкевичи общаться с семьей Риччи, сказать сложно. Есть несколько причин, по которым в конце 1920-х годов их присутствие на приеме выглядит совершенно нормально. Первую мы уже указали: Риччи стали частью буржуа, Робер не был частью бедного итальянского семейства, которое когда-то прибыло во Францию. Вторая состоит в том, что сами Шайкевичи в Париже общались с самыми разными людьми: художниками, писателями, финансистами, юристами. Они не были аристократами в России – они и там составляли фактически ту же прослойку, что и во Франции. У Елизаветы и Марии мужья были французами; сын Елизаветы также пошел по стопам отца, не унаследовав способности Шайкевичей к правоведению. Еще одна причина – стирание четких границ между сословиями после Первой мировой войны. Не только мужчины и женщины стали казаться равными, но и аристократы, буржуазия, интеллигенция (многие представители которой вышли из низших классов). История Коко Шанель – яркая иллюстрация сказанного. Родившись в бедной семье и преуспев, она не просто стала одной из первых в моде до Второй мировой войны, но вошла в высшее общество Франции полноправным членом. Брак между Робером и Раймондой больше не выглядел неравным, если только с точки зрения национальной, но и это уже не виделось препятствием в семьях, где дети и внуки перестали строго следовать еврейским традициям. В какой-то степени Робер даже мог быть для Раймонды дорогой во французское общество – дорогой, которую прокладывали все французские мужья своим женам, в девичестве Шайкевич.

Впоследствии Робер Риччи доказал, что в первую очередь он – великолепный менеджер, управленец. Эти черты старшие Шайкевичи заметили сразу. Нет, он не походил на художника или писателя, с которыми, как показала жизнь, проблем не оберешься. Они были интересными людьми, но в семейной жизни не представляли собой ту самую «каменную стену», за которой хотелось бы находиться женам. В Робере сразу чувствовался стержень, что ярко проявится чуть позже. Данные черты характера он точно унаследовал не по мужской линии, они передались ему от матери, проявлявшей силу духа и потрясающее трудолюбие с детства. Кроме того, им обоим были присущи вкус и управленческие способности – сочетание редкое для творческого человека, но однозначно помогающее достигнуть успеха быстрее и собственными силами…