Нёкк

Снаружи с визгом затормозил поезд, двери разъехались, зазвонил колокольчик, и механический голос сказал: “Двери закрываются”. Сэмюэл подумал, что Фэй впервые перед ним извинилась за что бы то ни было.

– Так зачем ты приехал? – поинтересовалась Фэй. – Да еще так неожиданно, без предупреждения.

Сэмюэл пожал плечами.

– Сам не знаю.

Муж по телевизору рассказывал интервьюеру, как отправил жену в строительный супермаркет за инструментом, которого на самом деле не существует: штангенциркулем для столешниц.

– Отношения они починить не могут, – сказала Фэй, – вот и чинят то, что на них максимально похоже.

– Мне бы на воздух, – ответил Сэмюэл. – Пойдем погуляем?

– Пошли.

Он подошел к ней, протянул руку, чтобы помочь встать, и когда Фэй взяла его за руку, когда он сжал ее тонкие и холодные пальцы, подумал вдруг, что они прикоснулись друг к другу впервые за много лет. Первое прикосновение с тех пор, как она поцеловала его в лоб и зарылась лицом в его волосы в то утро, когда ушла, когда он пообещал ей, что станет писать книги, а она пообещала их читать. Сэмюэл не ожидал, что, протянув руку Фэй, чтобы помочь ей встать, вообще что-то почувствует. Но у него сжалось сердце. Он и не догадывался, как же ему этого не хватало.

– Да, у меня руки холодные, – сказала Фэй. – Побочка от таблеток. – Она встала и, шаркая, поплелась обуваться.

На улице Фэй заметно оживилась, приободрилась. Стоял теплый погожий августовский день. В округе было тихо и пустынно. Они пошли на восток, к озеру Мичиган. Мать рассказывала Сэмюэлу, что до кризиса этот район активно застраивали. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков здесь располагались бойни и фабрики по производству фасованного и мороженого мяса. До недавнего времени они стояли заброшенными, но в последнее время старые склады принялись переделывать в модные лофты. Но потом рынок недвижимости рухнул, и строительство остановилось. Большинство застройщиков отказалось от проектов. Работы заморозили на середине, здания так и остались наполовину перестроенными. Возле самых высоких до сих пор кое-где торчат подъемные краны. Фэй рассказывала, что наблюдала из окна за тем, как краны перетаскивают упаковки гипсокартона и бетонные блоки. Когда-то над каждым домом в квартале возвышался подъемный кран.

– Как рыбаки у пруда, – сказала Фэй. – Очень было похоже.

С тех пор почти все краны разобрали. А те, что остались, простаивали уже пару лет. Район пустовал: заселить его не успели.

Фэй сказала, что переехала сюда из-за низкой арендной платы и потому, что тут не надо было общаться с соседями. Поэтому, когда район начали застраивать, она пришла в ужас и со злостью наблюдала за тем, как домам раздают имена: Посольский клуб, Галантерейщик, Шестеренки, Веха, Готам. Она знала: стоит дать дому модное название, как в нем тут же поселятся несносные жильцы. Молодые люди интеллектуальных профессий. Которые гуляют с собаками. И с детьми в колясках. Адвокаты и их несчастные жены. Появятся рестораны в духе итальянских тратторий, французских бистро и испанских тапас-баров, но без особой экзотики, рассчитанные на широкую публику. Магазины органических продуктов, сырные лавки, мастерские по ремонту велосипедов. Фэй наблюдала, как ее район превращается в хипстерский анклав. Она боялась, что ей поднимут плату за квартиру. Что теперь придется общаться с соседями. И возликовала, когда рынок недвижимости рухнул, застройщики испарились, а вывески с модными названиями стали рушиться под снегом. Фэй в упоении бродила пустыми улицами и, точно отшельник, радовалась тому, что наконец-то осталась одна и все вокруг только ее. Весь этот заброшенный квартал теперь в ее распоряжении. Это ли не блаженство.

Если бы арендную плату подняли, Фэй пришлось бы съехать, потому что она не смогла бы снимать здесь жилье на доходы от того, чем занималась: читала стихи детям, персоналу различных компаний, пациентам после операций и заключенным. Благотворительный фонд из одного человека. Так она жила много лет.

– В молодости я мечтала стать поэтом, – призналась Фэй.

Они вышли на магистральную улицу: здесь, в отличие от квартала Фэй, кипела жизнь, ходили люди, работали какие-то магазинчики. Джентрификация сюда еще не добралась, но скоро наверняка доберется: Сэмюэл заметил первую ласточку – кофейню с бесплатным вайфаем.

– Так почему ты не стала поэтом? – спросил он.

– Я пыталась, – ответила Фэй. – Таланта нет.

Она объяснила, что бросила писать стихи, но не читать. Создала некоммерческую организацию, чтобы нести поэзию в школы и тюрьмы. Решила, что, раз уж писать ей не дано, будет читать.

– Кто не умеет делать, руководит, – сказала она.