Нёкк

Именно, соглашается призрак. И теперь он расплачивается за это, а заодно и ты. И ваша семья будет расплачиваться за это до третьего и четвертого колена. Таковы правила.

Это несправедливо.

Ха! Справедливо? При чем тут вообще справедливость? Мир живет по иным законам.

Он несчастлив, говорит Фэй. Что бы он ни сделал, он в этом раскаивается.

Разве я виноват в том, что едва ли не каждый из живущих на земле расплачивается за грехи предков? Нет. Ответ “нет”. Я не виноват.

Фэй часто думала, что же видит ее отец, когда глядит вдаль, когда целый час стоит на заднем дворе, уставясь на небо. Он никогда толком не рассказывал о том, как жил до приезда в Америку. Если о чем и вспоминал, только о доме, красивом темно-красном доме в Хаммерфесте. О прочем же отказывался говорить наотрез.

Элис мне кое-что посоветовала, сказала Фэй. Она посоветовала, как избавиться от призрака: надо отвезти его домой.

Домовой скрестил руки на груди.

Вот умора, ответил он. Хотел бы я на это посмотреть.

Может, мне надо съездить в Норвегию. Отвезти тебя на родину.

Давай. Нет, правда, попробуй! То-то будет весело. Вперед. Съезди в Хаммерфест, расспроси там про Фрэнка Андресена. Увидишь, что будет.

И что же? Что мне такого расскажут?

Лучше тебе не знать.

Нет уж, скажи.

Кое о чем лучше не говорить. Пусть тайна останется тайной.

Ну пожалуйста.

Ладно. Но я тебя предупреждаю: ты не обрадуешься.

Я слушаю.

Ты узнаешь, что ничем не лучше отца.

Это неправда.

Ты узнаешь, что вы похожи как две капли воды.

Вовсе нет.

Ну же, давай. Рискни. Съезди в Норвегию. Но только уговор: я тебя выпущу, а ты за это, чур, поедешь и разузнаешь все об отце. То-то повеселишься.

Тут дверь распахнулась, в камеру хлынул свет жужжащих флюоресцентных ламп, и на пороге показался не кто иной, как Себастьян. Лохматый, в мешковатом пиджаке. Увидел Фэй и подошел к ней. У него ключи от камеры. Себастьян открыл дверь, присел на корточки, обнял Фэй и прошептал ей на ухо:

– Я вытащу тебя отсюда. Пошли.

16

Мэр уже фактически отчитывает беднягу Кронкайта, а тот понуро, устало и печально слушает. Нам угрожали, настаивает мэр. На каждого из кандидатов готовили покушение, угрожали взорвать здание, даже самому мэру угрожали. Старик Кронкайт смотрит мимо собеседника.

– Правда, что ли? – удивляется агент Б. – Ему действительно угрожали?

– Нет, конечно, – отвечает агент А. – Ничего подобного.

Они смотрят новости в баре “Хеймаркет”, по телевизору над стойкой. Мэр держит микрофон вместо старика Кронкайта, как будто сам берет у себя интервью. “На многих лидеров, в том числе на меня, готовили покушение, и мне вовсе не хотелось, чтобы в Чикаго случилось то же, что в Калифорнии и в Далласе”.

Мэр намекает на Кеннеди, и агенты спецслужбы ощетиниваются. Они медленно попивают безалкогольные коктейли.

– Врет он все, – замечает агент А. – Никто на него не покушался.

– Так-то оно так, но что же делать старику Кронкайту? В прямом эфире обозвать мэра лжецом?

– На это у старика Кронкайта не хватит духа.

– Скорее, запала.

Трансляция ненадолго переключается с интервью мэра на Мичиган-авеню, по которой катит настоящий, огромный боевой танк. Ни дать ни взять, кинохроника Второй мировой – например, освобождение Парижа. Танк проезжает мимо “Хилтона”, так что посетители “Хеймаркета” кишками чувствуют его грохот: политиканы подходят к зеркальным окнам бара, чтобы посмотреть на тарахтящую громаду, – все, кроме двух агентов у стойки, которые, похоже, ничуть не удивились, увидев танк (об этом предупреждали многочисленные служебные записки с грифом “только лично”), к тому же сотрудники спецслужб на публике всегда стараются держаться невозмутимо, дисциплинированно, хладнокровно, поэтому равнодушно наблюдают за танком по телевизору.

17

Фэй всю ночь молила о спасении, теперь же, когда подоспела подмога, отказывается от помощи.

– То есть как это нет? – удивляется Себастьян.

Он сидит на корточках возле Фэй и держит ее за плечи, словно того и гляди встряхнет, чтобы она опомнилась.

– Я не хочу уходить.

– Ты в своем уме?

– Отстань, – отвечает она.

В голове у нее туман. Она пытается вспомнить, что сказал домовой, но воспоминания расплываются. Фэй помнит, что разговаривала с призраком, но уже не помнит его голоса.