- Вы взрослая девушка, — серьезно посмотрел на Нину доктор, посверкивая стеклами очков, — и вы уже понимаете, что такое здоровье. К тому же, речь идет о серьезных нагрузках. И потому я говорю жестко. Вы больше не сможете танцевать. Не на сцене — это точно.
Вся жизнь, к которой с детства стремилась Нина и к которой с таким восторгом приблизилась, и даже вступила в нее одной ногой, — вся эта жизнь мгновенно оборвалась, и никто не мог объяснить ей, почему так вышло. За что с ней так поступили?
Никто не знал ответа, и Нину раздражало, что никто не может утешить ее и сказать, что завтра эта ужасная черная полоса пройдет, она проснется и поймет, что это был страшный кошмар, пытающийся показать, что счастье — мгновенно, всего лишь вспышка света и его надо ценить. Однако это был не сон и не предупреждение.
Нина замкнулась. Первую неделю она лежала, отвернувшись к стене или глядя в потолок, практически без движения. Ей нужно было понемногу ходить, учиться ходить на костылях, приучать себя к гипсу. Но не перетруждаться. Но у Нины не то, что не было желания перетруждаться — как это могло быть раньше, — у нее не было желания ходить вообще. Родители пробыли рядом всего пару месяцев. Первым уехал отец, за ним еще через месяц — мама. Вся Нинина ярость обрушивалась на Полину. Едва за родителями закрывалась дверь их квартиры (Нина категорически отказалась жить у родителей), Нина замыкалась и редко произносила больше одного предложения за вечер. Дни безмолвной апатии сменялись бурными истериками. Когда родители сказали, что им придется уехать, Нина швыряла подушки и кричала Полине сквозь слезы, что она тоже может проваливать — в конце концов, никто ее не держит!
Это было время, когда Полина стала другим человеком. Она не просто готовила ей еду, чего раньше в принципе никогда не делала, она буквально кормила ее с ложечки, упрашивая поесть, потому что Нина могла сидеть несколько дней без крошки во рту. Полина сносила ее упреки, часами просиживала рядом, выдумывая им различные занятия — вроде оптимистичного просмотра многочисленных фильмов и подбора интересных книг, рассказывала истории, которыми ее щедро потчевали на журфаке. Она делала все, чтобы расшевелить ее, вывести из депрессии, которая была абсолютно нормальным состоянием сестры, как утверждал врач.
- Она может думать, что ненавидит вас, но без вас ей плохо. И она не выдержит без вашей помощи. Наберитесь терпения. — Упрашивал он, когда Полина вместе с родителями забирала Нину из больницы после автокатастрофы. Полина тогда особо не обратила внимания на его слова — она не думала, что депрессия — такое уж сложное, непреодолимое явление. Но она ошибалась, и не раз потом призывала себя к этому самому терпению — считала про себя до десяти, уговаривала, переводила мысли на что-то другое.
А однажды она не выдержала. Это случилось после отъезда матери. Нина мрачно ворчала со своей кровати, пытаясь вытащить книгу из тесной обложки, а Полина была не в силах подавить раздражение после поступка родителей, бросивших ее здесь, не подумав, как тяжело это «заключение» для обеих сестер, и вот тогда-то она и сорвалась.
— Знаешь, что? Прекрати ныть! Я серьезно… Жизнь не заканчивается из-за этого. Благодари Бога, что ты осталась жива, что ты сможешь жить как все нормальные люди! Многие о такой возможности после катастрофы только мечтать могут. А ты… подумаешь, танцевать не сможешь!.. Да это ничто, по сравнению со всей жизнью, которая полна стольких красок, событий!.. Это меньше всей жизни, поверь мне, Нинка… — она встала прямо перед кроватью сестры, и той некуда было деться от ее пронзительного взгляда. — Намного меньше. Неужели твой балет больше нас? Больше меня, мамы, папы?
Нина, опешившая от такой пламенной речи, молчала несколько минут.
- Я не знаю, Поль… Знаю лишь, что в моей голове сейчас нет ни одной связной мысли. Балет был для меня опорой, стабильностью. Я могла танцевать, когда мне было плохо, грустно, тяжело. Я могла убежать ото всего, мучающего меня. А теперь мне не просто плохо. Мне — никак. И я не могу танцевать.
- Но у тебя есть мы…
- А что кроме? Ведь у вас, кроме меня своя жизнь. Огромная, насыщенная жизнь, наполненная теми красками, о которых ты вела сейчас речь. И я не нужна. Родители сорвались на работу, а ты… ты всегда была немного не со мной. Даже когда все было прекрасно. Ты — другая, у нас как-то не получается со взаимоотношениями.
- А у нас и не обязано получаться, — Полина слегка улыбнулась. — В конце концов, мы всего лишь сестры… мы должны просто любить друг друга.