Вот они с Ниной отстаивают перед родителями свое право жить в квартире, а не в доме, а те удивляются их редкому единодушию; вот Нина приезжает к Олегу и забирает ее домой; а вот они прощаются на вокзале, когда Нина поступили в Академию русского балета, и обе очень стараются не плакать. А вот и шкатулка, подаренная им обеим, из которой в один совершенно обычный день перестала звучать музыка. Эта шкатулка всегда напоминала Полине все их ссоры, все их конфликты и недопонимания.
Полина подняла голову от сложенных вместе рук. Вот оно что… шкатулка.
«…Постарайся помириться с теми, с кем была в ссоре», — просила ее в письме Нина, и только сейчас Полина подумала: а что если она имела в виду и себя тоже? Невозможно выкинуть из их жизни все их конфликты и ссоры, но можно остановить их сейчас, пока не поздно.
Пришедшая в голову мысль была такой простой и ясной, что Полина не понимала, почему не додумалась до этого сама и намного раньше. До этой минуты бедной Полине ни разу не пришла мысль, что шкатулку можно починить. Сколько раз она досадовала, пытаясь услышать знакомые звуки детства. Но шкатулка молчала, будто умолкла навсегда, будто она была человеком, который уже не возвратится. И не было шансов повернуть время вспять или, повернув ключ, услышать музыку.
А сейчас… словно свет зажегся где-то в глубине Полининой души и придал так необходимую ей энергию. Свет. Ей нужна уверенность в завтрашнем дне. И в том, что Нина вернется.
Почему же она решила, что правильно истолковала письмо своей сестры?
— Мне кажется, я его теряю, — в отчаянии сказала Маша Родиону по телефону.
Это было в начале недели, в понедельник. Сегодня была пятница, и Маша думала о том, что нельзя потерять то, что никогда и не было твоим.
— Ты сама виновата! — сказал ей тогда Родион довольно резко. — Я с самого начала говорил тебе — не запариваться по этому поводу. Что ж вы не умеете ценить то, что у вас есть? Вечно надо ко всему прикопаться, все разрушить!
— Расков! — ошарашено остановила его Маша. — Ты что, с дуба рухнул? Ты, можно подумать, сам ценишь то, что у тебя есть!
— Я не совершаю глупостей! — довольно холодно откликнулся он.
— Ага, точняк. Хаха три раза.
— Когда это ты стала говорить слово «точняк»? — на секунду переключился Расков.
— Примерно тогда же, когда начала слишком много с тобой общаться! — парировала Маша.
Она уже забыла, а может и просто не заметила того момента, когда друг ее ужасного детства Родион Расков превратился в ее единственного утешителя. Но это была правда. Даже сейчас, ругая ее, перешучиваясь с ней, он пытался успокоить ее, перевести ее мысли на что-то другое. И у него это получалось. Но они оба знали, что как только закончится этот разговор, закончится и ощущение легкости, воздушности, ощущение того, что все происходящее так по-киношному нереалистично.
Как ни странно, это ощущение прошло не сразу после окончания разговора, а немного позже — в пятницу вечером, когда Маша ужинала с Олегом.
Он вернулся из своей поездки утром, но до обеда Маша и знать не знала о его пребывании в офисе. Лишь когда Григорий-охранник насмешливо спросил, почему это она сегодня обедает одна, а не в компании высокого начальства, Сурмина осознала, что Красовский и не пытался увидеться с ней. Более того, он не позвонил ей по приезде в город, как не звонил всю неделю, заставляя Сурмину в безмолвном ожидании смотреть на телефон. И она чудом заставила себя не бежать со скоростью света в офис — так ей вдруг захотелось увидеть его.
По сути, это был первый раз за месяц их отношений, когда они расставались почти на неделю, да и расставались так… уныло и равнодушно.
— Я все испортила, да? — спрашивала Машка по телефону. — Испортила, правда?
— Да, — безжалостно ответил Расков. — Тебе надо было честно признаться, что ты хочешь узнать что-то о его прошлом, узнать о его детстве, а не корчить из себя клоунессу, которой на все наплевать.
— Я не корчила, я просто… — Маша не знала, что ответить. Ну да, она и правда вела себя несколько… по-клоунски. Веселилась без конца, смеялась без причины, сделала вид, что ей наплевать на отъезд Олега, сделала вид, что прогулка с приятелями ей важнее него — и чего еще она хотела после этого добиться?
— Ну явно не доверительных отношений.
— Он бы все равно ничего мне не стал о себе рассказывать, — проворчала Сурмина. — И если бы я спросила, куда он едет, он, скорее всего, придумал бы какую-то отговорку.
— Да ты даже не попробовала! — возмутился Рудик. — Все равно, мне кажется, любые неясности лучше сразу улаживать, а не ждать, пока все это выльется в огромный скандал.
Тогда в обед она просто не выдержала. Она знала, что Красовский не выходил на обед из здания, и, пользуясь тем, что секретарша ушла в магазин, пришла в его кабинет.
Он сидел на подоконнике, уставившись в экран стоящего перед ним ноутбука, на котором в 3D формате выкручивался проект какого-то здания, и казался полностью погруженным в эту ненастоящую реальность. Подобная погруженность, насколько Маша знала, всегда отключала его от действительности.