Niro. Сборник рассказов.

Миллер медленно приходил в себя. Его постоянно тянуло куда–то наверх, из забытья. Он и не сопротивлялся этому, поскольку на данный момент времени он не существовал как индивид, как личность и не испытывал никаких потребностей — он не знал, что должен скрывать пароль, он не знал, что должен хотеть умереть, он не помнил своего имени и своего прошлого. В этом Клаус Лозински преуспел — промежуточные фазы проходили для Миллера как одна секунда без нарушения центральной нервной деятельности, все процессы были заторможены, заблокированы, управление ими целиком принадлежало дежурной анестезистке со шприцем в руках. Лозински был уверен, что на таком уровне самопожертвования, какой явил на первом сеансе Миллер, в его мозгу наверняка может оказаться «самурайский меч» — что–то типа виртуального харакири, активирующегося при попытке доступа к информации определенного рода. Для этого террорист был отправлен на такую глубину психо–моторного торможения, что все попытки взорвать мозг изнутри не принесли бы результата.

Но вот приходило время, в катетер, торчащий из подключичной ямки, вливалась очередная субстанция, и все нервные процессы в организме словно оживали от спячки. Вот участилось дыхание, зарозовели щеки; вот смешно зашевелились ноздри, чувствующие зонд, заведенный в желудок через нос. Дрогнули веки; ноги немного согнулись в колене. Миллер проснулся.

Джордж встал у его изголовья и положил ладонь правой руки на повязку, скрывающую решето в черепе.

— Миллер, это Хасс. Вы слышите меня?

Никакой реакции. Это уже стало привычным делом. Джордж усмехнулся, подошедший ассистент из числа предложенных Брайтманом установил векоподъемники. Глаза Миллера широко распахнулись и увидели перед собой большой белый экран, как в кинотеатре.

— Я профессионал, Миллер, и я знаю, что вы сейчас все прекрасно видите. Перед вами — обыкновенная белая простыня, таких сотни, если не тысячи в нашей клинике. Но эта простыня — особенная. Я думаю, что когда все закончится, её повесят в музее. Для нее специально создадут музей нейрохирургии и нейропрограммирования, и она будет единственным и самым главным экспонатом — хотя, безусловно, этим экспонатом должны были быть вы.

Это было маленькое предисловие. А теперь попрошу вас не пытаться закрыть глаза — это у вас просто не получится. При попытке смотреть в сторону вас заставят вернуть глаза в прежнее положение — и это будет очень больно. С некоторых пор мы перестали исповедовать принципы гуманизма — как только мы поняли, что в связи с этим самым гуманизмом через сутки погибнет два миллиона человек…

Джордж взглянул куда–то вбок и кивнул. Свет в палате погас, на простыню откуда–то из–за спины Миллера проецировалось изображение. Он увидел огромную толпу народа, медленно бредущую по улицам с крестами на спинах — они тащили их на Голгофу. Миллер ничем не выдал, что смотрит — он просто не понимал смысла происходящего. Попытался взглянуть в сторону — и получил мощный удар током в живот. Он едва не сложился пополам, дыхание сорвалось, он закашлялся и застонал одновременно.

— Смотрите, Миллер, смотрите, — из–за спины, оттуда, откуда бил цветной луч, раздался голос Хасса. — Это все для вас.

Картины сменялись одна за другой. Из святых мест они перенеслись в школу — обыкновенную американскую школу, где дети лет десяти–двенадцати отвечали какие–то уроки. Дальше — зоопарк, маленькие медвежата; потом — мать, гуляющая с малышом на лужайке возле дома. Картины сменялись достаточно медленно, Миллер был в состоянии разглядеть каждое движение на экране, каждую мелочь. Он хотел что–то спросить, но получил еще один удар током, после которого приходил в себя несколько дольше; вопросов он решил не задавать.

Внезапно он понял, что сейчас на экране кадры художественного фильма — огромная конвейерная лента сбрасывает в кучу чьи–то трупы; вдруг на фоне черно–белого кино промелькивает красненькое детское пальтишко, которое вместе со всеми вещами скрывается в горе тел. Миллер вспомнил — это «Список Шиндлера», кино, которое на его родине считается культовым.

Дальше какие–то мультики, радостные визжащие от восторга дети, и… Несколько кадров из «Армагеддона». Миллер его не видел, он познакомился только с рекламным роликом, но почему–то узнал этот фильм — огненные шары, разрушающие мир, падали с неба…

Дальше вообще было что–то завораживающее. Фрагменты, снятые в Хиросиме, чередовались с диснеевскими героями; ядерный полигон в Неваде соседствовал с Гарри Поттером. Весь этот хоровод поглотил Миллера целиком. Несмотря на льющиеся из глаз слезы, он смотрел и смотрел, не пытаясь отвернуться — и не потому, что боялся удара током. Перед ним сейчас был весь мир…