Нищета. Часть вторая

Итак, у меня уже не было конуры… К счастью, находились и другие места для ночлега, например, под мостом — там очень удобно — или в домах, идущих на слом. Днем я просил милостыню; иногда мне давали и старое платье. Но однажды меня арестовали и доставили сюда. Я провел несколько лет в исправительном доме. Потом меня выпустили: я понадобился господину Николя. Он давал мне всякие поручения. Вы знаете господина Николя? Он меня посылает то что-нибудь сделать, то что-нибудь передать. Когда я ему больше не нужен, он про меня забывает, я остаюсь на улице, и меня опять приводят сюда. Но господин Николя снова присылает за мною. Он даже обещал подарить мне шерстяную фуфайку, когда зима кончится.

Старый бродяга с длинными худыми руками, внимательно слушавший этот рассказ, воскликнул:

— Всюду одно и то же! Пускай же во всем обвиняют не голодных и обездоленных, а разврат, нужду, голод. Ведь он и волков гонит из лесу!

— Это правда! — согласились несколько человек.

— Обвинять надо тех, кто морит людей голодом! — заметил Филипп. — А где твой отец? — спросил он мальчугана.

— Когда я жил с мамой, у меня было несколько пап: один уходил, на смену являлся другой. Один из них вечно меня щипал; он был высокий, красивый, и его все называли господином графом, но я его не любил. Моя мать тоже была настоящей дамой. Звали ее Эльмина — красивое имя, не правда ли? Однажды я увидел на улице женщину, похожую на нее, и побежал за нею, но чуть было не попал под карету. Все равно, господин Николя говорит, что я далеко пойду и когда вырасту, то найду свой фарт, так как я дошлый.

Утомленный длинной речью, мальчуган умолк. Он не всегда бывал так словоохотлив: видно, на него подействовала доброта Клары.

Полицейские втолкнули в камеру еще одного мальчика лет шести. У него было серьезное личико, горящий пытливый взгляд, коротко остриженные волосы.

— Еще один! — сказал тощий старик, который отозвался на рассказ Пьеро таким горьким замечанием. — Эй, будущий каторжник, поди-ка сюда! Где тебя сцапали?

— Под мостом. Я там спал.

— Тебе негде жить?

— Было бы где, зачем я стал бы дрыхнуть в таком сыром месте?

— Чем же ты живешь?

— Ищу, что под руку попадется.

— Знаешь ли, что за это сажают в тюрьму, как бродяг и воров?

— Но ведь собаки тоже так делают, а их не сажают.

— Нет, малыш, их тоже сажают! Их забирают на живодерню.

— А что такое живодерня?

— Место, куда запирают заблудившихся животных, чтобы убить их, если хозяева через два или три дня за ними не придут.

— А детей, если за ними не приходят, тоже убивают?

— Не сразу, дружище. Их убивают потом. Для взрослых есть отличные бойни!

— Где это?

— На войне, если нужда не убьет их раньше. Кто же тебя воспитывал? Ты, видать, шустрый.

— Никто.

— Как никто?

— Так. Тетка Крюше купила меня совсем маленьким, чтобы я клянчил подаяние. Потом она продала меня другой старухе, у которой был только один зуб, а та — дядюшке Обмани-Глазу. У него много таких детей; он посылает их за милостыней, и нужно приносить не меньше франка, а то он дерется. Ну, вот я и удрал. Стал выпрашивать на хлеб для себя самого, ночевать под мостами… Там меня и сцапали. Я спал и видел во сне, будто ем большой кусок хлеба… Мне очень плохо: и голодно и холодно. Я хочу сразу на бойню для взрослых!

— Ты уже на пути к ней, сынок, ты уже за решеткой. Здесь — живодерня, где готовят к бойне.

— И долго еще ждать?

— Это зависит от многих причин.

— От чего, например?

— Не всем бродягам выпадает счастье помереть в детстве. Одних оставляют для войны, других для гильотины.

Мальчуган задумался.

— А кому это надо, чтобы люди становились бесприютными и несчастными с самого детства? За что они должны страдать?

— Этот вопрос, малыш, интересует меня самого. Я всю жизнь изучаю его на собственном опыте, ведь я сам — сын гильотинированного.

Взгляд ребенка зажегся любопытством. Этот уличный мальчишка любил всякие драматические истории.

— Вот как! Ну и что же вам удалось узнать?

— Вопрос этот, сынок, называется социальным вопросом, и решается, как я тебе уже сказал, на бойнях для людей…

Время близилось к полудню. Вошли надзиратели, чтобы начать раздачу пищи.

— Гляди-ка, тут девчонка! — воскликнул один из них. — Как ты попала сюда, потаскушка? Сейчас узнаем!

Он подошел к Кларе и ущипнул ее за щеку.

— Меня насильно сюда втолкнули! — возмутилась она.

— Моя сестра — честная девушка! — добавил Филипп, влепив полицейскому оплеуху.

Защищаясь, тот подставил руку, на которой висело несколько жестяных котелков. Под смех арестованных и проклятия надзирателя они с грохотом покатились на пол.

XVII. Сен-Лазар

В предместье Сен-Дени есть унылый дом, некогда служивший убежищем для прокаженных. Ныне это — женская тюрьма для подследственных и для проституток, нарушивших установленные полицией правила. Дом этот мрачен снаружи, а внутри он еще мрачнее. И ум и сердце его обитательниц поражены душевной проказой. Попавшие в эту тюрьму выходят из нее безнадежно больными.