— Да я бы и рад! — воскликнул Заяц — Да, только, эти гниды, мои бывшие подчинённые, прознали, что мне деньги приходят. Ои, ещё, тогда, смели рты открывать, что, дескать, не положенно мне! Какие же люди завистливые до чужого добра бывают! А как меня с должности отставили, они выставили возле почты круглосуточный дозор, что бы, стоит мне сунуться — подвергнуть меня скорой казни. Да и в самом отделении меня, уже, хорошо знали, попробуй я к ним заявиться за своими кровными — тут же выдадут!
— А теперь — то ты на что рассчитываешь? — не поняла Зайчиха — Думаешь они тебя, уже, простили? Или, может быть, забыли? Болван, ты, старый! Не видать тебе этих денег, как своего уха.
Напоминание о потерянном ухе задело Зайца, но гораздо больше его задело, то, что получалось — сестра права, ничего не попишешь. Выходит, это он тут на почве общего перегрева, уже, себе навыдумывал всякого. Эх! Получается зря он здоровье — то непосильными трудами угробил, напрасно…
В темноте раздался, плохо сдерживаемый, смешок Леща — потещался хитрая рыба над старым Зайцем.
Король слушал россказни косого вполуха, ему всё время хотелось пить, ибо такое могучее тело требовало большого количества жидкости. Но, всё же, он запреметил, что во время заячьего повествования, иногда, хрусталик в его кармане, вроде как, слегка подрагивает. Он, даже, засунул руку в карман и сжал его в ладони — и правда, когда косой, в очередной раз, нахваливал себя, как отчаянного производственника, Король почувствовал, что хрусталик в его ладони завибрировал, да не просто так, а, что — ли, с негодованием, если таковое возможно для неодушевлённого предмета. В этот момент Король вынул его из кармана, желая посмотреть не изменяется ли, что — либо, в цветовой гамме в такие моменты, но он ничего не увидел — хрусталик не светил и лежал у него на ладоне, едва поблёскивая, практически неуловимым светом.
— И по делом тебе, старый лиходейщик, — Зайчиха продолжала злоутешаться над братом — представляю какие ты испытывешь муки, зная, что фривольная жизнь, вот она, рядом, стоит только лапу протянуть — а вот нельзя! Хоть какое — то тебе возмездие за меня! Ты же всегда для всех был сущим наказанием! Тебя по сей день люди клянут, засранца!
— Меня ли одного? — обиженно всхлипнул Заяц — И тебя, тоже, незлым тихим трёхэтажным слово вспоминают. Я у тебя, всего — то, с неделю пожил, а словно, на всю жизнь должен остался, ты со мной, как с последним хлопом обращалась, не выпить, не закусить…
В этот момент хрусталик в королевской ладони неожиданно вспыхнул, да так ярко, что зайцы и рыба, уже, попривыкшие к темноте, с ярыстным воплем, отпрянули, подальше от света, при этом скорчив ужасающие гримассы, сделавшие их отвратительные рожи, ещё гаже, хотя куда уж боле?
— Притуши свой светильник! — оскалилась Зайчиха и не зная, что ещё полезного сделать, укусила брата за единственное ухо.
— Ай! — вскрикнул Заяц и заплакал.
Король и сам ощущал неприятное жжение, исходивщее вместе со светом от хрусталика, но предпочитал терпеть. Получаемое удовольствие от страданий спутников, перевешивало собственный дискомфорт.
— Прекращайте кривляться! — приказал Его Величество — Совсем без света идти всё — равно невозможно, так что терпите. Уже недолго осталось.
— Как недолго? — пискнул Заяц — Мы, даже, не знаем, где находимся!
— Я имею ввиду, — Король медленно встал и расправил плечи — если мы в ближайщее время не найдём выход, то нам не долго останется, мы все погибнем от обезвоживания.
Лещ страдальчески квакнул — вопрос обезвоживания был для него самый тяжёлый.
— И от голода, — прибавил Заяц.
— Не нагнетай. Без пищи человек может месяц прожить, — приободрил всех Его Величество.
— С таким слоем подкожного жира, как у тебя, можно и в спячку на полгода впадать, — с завистью заметила Зайчиха — а нам — то как держаться, на чём?
— На честном слове! — остроумно ответил Его Величество, по крайней мере, ему самому так показалось.
— Кто бы говорил о честности?! — Зайчиха усмехнулась, показывая кривые зубы — Это, разве, не ты, каждый год, в конце декабря, стоя под дворцовой ёлочкой всей стране рассказываешь, как хорошо им прожился год уходящий и как в следующем они будут, словно сыр в масле кататься? Враль!
— Кто враль? — изумился Его Величество и закрутил головой, будто пытаясь отыскать негодяя, а потом, встретившись взглядом с презрительно сощуренными глазками Зайчихи, догадался — Ах, это ты обо мне! Это я, по — твоему, враль! Небось заграничных радиостанций наслушалась? Мало я их глушил! Они там, за бугром, любят меня помоями поливать. Это всё вражеская пропаганда, им лишь бы оклеветать меня с три короба! Они тебе лапши на уши твои длинные навешали, а ты и поверила. Эх, ты! Хоть бы умишком своим скудным прикинула — иноземцы хотят Королевство Многоземельное разграбить, да один я у них, как в горле кость, не даю планам их коварным сбыться, вот и ненавидят они меня лютой ненавистью, со свету сжить хотят, имя моё честное порочат!
— А что же ты, тогда, в ихних банках деньги держал? — холодно спросила Зайчиха.