Нисхождение

Луна почти полностью округлилась. Они немного прогулялись по пляжу, и Ингхэм смотрел на бледную, залитую лунным светом крепость, стены которой отбрасывали легкие черные тени, на куполообразные белые домики арабов. В ушах у него все еще звучал беспорядочный шум кафе, и он чувствовал себя далеко-далеко от Нью-Йорка, от Джона и загадочных причин его смерти и даже от Ины, на которую был обижен за ее молчание. Он клял себя за эту обиду и за свою мелочность. Возможно, у нее имелись веские причины не писать. Но если так, то какие? Он не ощущал близости даже с Адамсом, подумал Ингхэм с зарождавшимся чувством тоски или одиночества.

Куда бы ему поехать? Надо взглянуть на карту Туниса завтра утром, подумал Ингхэм. Или заняться книгой, дожидаясь, пока не придет письмо или телеграмма от Ины. Так будет разумнее всего. Бунгало с завтраком обходится ему около шести долларов в день, так что пока можно не волноваться о деньгах. Однако большую часть тунисских расходов теперь явно придется оплачивать из собственного кармана. Но как бы там ни было, он должен подождать пару дней известий от Ины — на случай, если она написала письмо, вместо того чтобы дать телеграмму.

На территории отеля они пожелали друг другу спокойной ночи.

— Я мысленно с вами, — тихо произнес Адамс, чтобы не разбудить спящих в соседних бунгало людей. — Вам надо отдохнуть. Вы пережили шок, Говард.

Глава 5

Ингхэм собирался поспать подольше, однако проснулся рано. Он поплавал, потом вернулся и приготовил себе чашку растворимого кофе. И все равно было еще только половина восьмого. Он проработал до девяти часов, пока Мокта не принес ему завтрак.

— А вы сегодня рано принялись за работу, — заметил Мокта. — Будьте осторожны, не троньтесь умом. — И он покрутил пальцем у виска.

Ингхэм улыбнулся. Он заметил, что арабы всегда беспокоились, как бы не тронуться умом. Один молодой человек, с которым он разговорился в Набоуле, рассказывал ему, что учился в университете, но перенапряг мозги, после чего ему пришлось по предписанию врача брать отпуск на несколько недель.

— Не забудь посмотреть, нет ли для меня письма, хорошо? Я загляну в офис где-нибудь к одиннадцати, но письмо может прийти и раньше.

— Но ведь сегодня воскресенье.

— Вот как. — Ингхэм сразу сник. — Кстати, мне нужно чистое полотенце. Хассим забрал мое еще вчера и забыл принести свежее.

— Ох уж этот Хассим! Простите, сэр. Надеюсь, у нас сегодня есть чистые полотенца. Вчера все кончились.

Ингхэм кивнул. Кто-нибудь да принесет ему чистое полотенце.

— Вы знаете, — начал Мокта, грациозно прислонившись спиной к дверному косяку, — всех наших ребят отправляют в школу на пять месяцев изучать гостиничный бизнес. Вам трудно поверить в это, да?

— Да нет. — Ингхэм намазал масло на ломтик тоста.

Ингхэм поспал с двенадцати до часу. Перед этим он написал девять страниц и остался доволен собой. Он взял машину и поехал в Бир-Бу-Рекба, маленький городишко, расположенный в семи километрах от Хаммамета, где пообедал в маленьком ресторанчике с несколькими столиками на тротуаре. Местные бродячие кошки, тощие и голодные, привлекли его внимание своими искривленными, словно сломанными, хвостами. Видимо, любимым занятием в Тунисе было ломать кошачьи хвосты. У большинства хаммаметских кошек такие же кривые хвосты. Ингхэм не услышал ни одного французского слова. И ни единого слова, которое смог бы понять.

Окружающая обстановка как раз что надо, подумал он. Герой его книги тоже большую часть времени проводил в мире, совершенно чуждом его семье и его партнерам по бизнесу, в мире, известном лишь ему одному. Он никому не мог доверить тайну, заключавшуюся в том, что несколько раз в течение месяца присваивал деньги и подделывал чеки. Ингхэм уселся на солнышке, потягивая холодную розовую воду и мечтая о том, чтобы время бежало быстрее, приближая его к тому долгожданному моменту, когда придет письмо от Ины. Что она напишет в свое оправдание? А может, ее письмо затерялось; может, и не одно. Ингхэм звонил в «Дю Гольф» позавчера, но не вчера. Он не мог больше слышать, что для него ничего нет. И тем не менее «Дю Гольф» явно надежнее, чем «Ла Рен». Солнце припекало, и Ингхэму стало казаться, что он начинает плавиться. Никогда до этого он не видел такого жаркого и огромного солнца. Там, севернее, люди понятия не имеют, что такое солнце, подумал он. Над ним сияло настоящее солнце, древний огонь, который, казалось, принижал значимость человеческой жизни и сводил на нет все личностные проблемы индивидуума.

Трагедии придумали люди! Он внезапно почувствовал отвращение ко всей человеческой расе.

Грязная, истощенная от голода кошка смотрела на него умоляюще, но официант уже унес его тарелку с остатками жареной рыбы с яйцом. Ингхэм покрошил хлебный мякиш на пыльный цемент. Это все, что у него было. Но кошка принялась и за это скромное угощение, склонив голову набок и старательно пережевывая пищу.