Нить наяды

Подумав еще немного и выпив пару чашек кофе, Кира набрала номер своей замечательной во всех отношениях бабушки — Гордеи Яковлевны.

Кирины родители любили дочь, но каждый по отдельности и в своем роде. Собравшись вместе, родители тут же начинали ссориться, ибо во взглядах на воспитание расходились кардинально. Мама мечтала вырастить из дочери прямо девочку-девочку, чтобы все розовое и сверху бант, а папа — своего парня, чтобы ссадины на коленках и секция бокса.

Устав от их противоречащих друг другу указаний и советов, Кира избрала спасительный вариант: во всех сложных случаях обращаться за помощью к маминой маме, которая всегда была рада приветить внучку.

— Привет тебе, любовь моя Кирюша, — весело откликнулась Гордея Яковлевна.

— Бабуль, можешь поговорить?

— Отчего же не поговорить в час ночи, — хмыкнула бабушка. — Делать-то все равно нечего.

Кира кинула взгляд на часы. Блин! Вот кретинка! Разбудила!

— Да ладно, не парься. И прекращай на людях называть меня бабулей.

— Ой, прости, бабуль! Я, кстати, одна.

— А где же соломенный человек? Сгорел на работе?

«Соломенным человеком» Гордея иногда называла Игоря, но вовсе не из-за желтых волос и бледного лица. Таким образом она демонстрировала свое неприятие его бесцветности в широком смысле слова и слабости — в глубоком.

— Он пока не может переехать в Питер, — ровным голосом ответила Кира, опасаясь, что разговор сразу свернет в неприятную для нее сторону.

— Да и хрен с ним! — констатировала Гордея Яковлевна и собралась было развить мысль, но Кира торопливо спросила:

— Расскажи все, что знаешь о Зинаиде Гиппиус.

— Святые угодники! Это с какого перепугу?

— Мне нужно по работе.

— О! — поразилась бабушка. — У нас следователи уже осваивают символизм. Наверное, как основу для нетривиальных выводов по уголовным делам. Похвально.

Кира забралась с ногами на диван и приготовилась. Она не сомневалась, что разговор получится нескучным. Гордея Яковлевна не только была историком по образованию, но и поэтом в душе, поэтому о литературе могла говорить часами.

— А ты знаешь, что брак Гиппиус с Мережковским был духовно-платоническим? — с ходу залепила та.

Не готовая к такому началу, Кира опешила.

— Как? То есть… без секса?

— Совершенно.

— Да не может быть? Еще скажи, что она умерла девственницей.

— За это не поручусь, но точно известно, что конкретно с мужем она не спала.

— То есть брак был фиктивным? По моде?

— Тьфу ты! Почему сразу фиктивным! Нет, брак был настоящим, но… специфическим. Как писала Зинаида Николаевна, они прожили пятьдесят два года, не разлучаясь ни на один день. А Мережковский утверждал, что Зинаида — это он сам, только в женском обличье. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — призналась Кира.

Бабушка задумчиво посопела.

— Честно говоря, я тоже. Ведь Гиппиус была красавицей, да еще такой… роковой. Дьяволица, сельфида, ведьма, даже сатанесса! Как только ее не называли! Неужели у мужа ни разу нигде не дрогнуло? Не идиот же он!

— Может, дело не в нем, а в ней?

— Вот! Я тоже так считаю. Именно в ней. Это не фригидность. Что-то глубинное. И корни кроются где-то в детстве или ранней юности.

— Хочешь сказать, что у нее была психическая травма? — насторожилась Кира.

— Откуда я знаю! Я же не клинический психолог!

— Ну бабуль…

— Не нуди, Кирюха. Не стану наговаривать на уважаемую поэтессу. Найди настоящего специалиста и проконсультируйся, а я помогу с материалами. Гиппиус ведь вела дневник, причем с самого детства. Можно там кое-что поискать.

— Серьезная девочка.

— Непростая, я бы сказала. Да и жизнь у нее была довольно сложная. Безоблачных лет выдалось немного, пожалуй, только в Нежине Черниговской губернии, и то недолго. Представляешь, совсем маленькой ее отдали на обучение в Киевский женский институт, а через полгода забрали. Девочка так тосковала по дому, что практически все время провела в лазарете.

— Повышенная чувствительность?

— Как у всех поэтов. Зина с семи лет писала стихи и уже тогда довольно взрослые. Ее отец умер, когда девочке было двенадцать, а вскоре выяснилось, что она тоже больна туберкулезом. Мать с дочерьми — их было четверо — переехала сначала в Москву, затем в Ялту, а потом к брату в Тифлис. Там, уже девятнадцатилетней, Зинаида встретила Мережковского и через полгода вышла за него замуж.

— Торопилась покинуть родной кров? Бежала от чего-то?

— Говорю же: я не психиатр! К тому же кроме серьезности и глубины в ней было много всего. Она не только стихи писала, но и музицировала, танцевала, отлично ездила верхом!

— Как все девушки ее круга в то время.

— Конечно! То есть была и легкомысленной, и шаловливой, и кокетливой! Разной! Да еще и красавицей! Зеленоглазой наядой ее, кстати, Блок назвал. Уверена: мужики штабелями падали!

— Бабуль! Тогда не мужики были, а молодые люди!

— Один хрен! Но из всех претендентов на ее руку она выбрала неказистого мужичонку, правда с недюжинными интеллектуальными способностями.

— Такое ощущение, что искала того, кто будет безопасен в сексуальном плане.