Нить, сотканная из тьмы

Я не знала, что ответить, и тогда мужчина шепнул мне на ухо:

— Скажи — твой господин.

Я сказала, а он вышел в комнату, и все закричали: О! Господь милосердный! Дух!

— Кто ты, дух? — спросила миссис Моррис, и мужчина пророкотал:

— Мое духовное имя Неотразимый, но на земле меня звали Питер Квик. Вы, смертные, должны называть меня земным именем, поскольку к вам я прихожу в человечьем облике!

Какая-то дама произнесла «Питер Квик», и я повторила это имя, ибо до сего момента сама не знала, каким оно будет.

Потом я услышала голос миссис Бринк:

— Ты пройдешь среди нас, Питер?

Но дух не захотел; оставшись на месте, он принимал вопросы, а публика то и дело изумленно вскрикивала, слыша его верные ответы. Потом он закурил приготовленную для него папиросу, отпил из стакана лимонад и рассмеялся:

— Спириты могли бы добавить сюда капельку спирта!

Когда кто-то спросил, где окажется лимонад после его ухода, дух, на секунду задумавшись, ответил:

— В животе мисс Дауэс.

Потом миссис Рейнольдс, глядя, как он держит стакан, сказала:

— Питер, можно взять тебя за руку, чтобы узнать, насколько она тверда?

Я почувствовала, что дух колеблется, но потом он все же разрешил ей подойти ближе.

— Нате, — сказал Питер. — Ну, какова моя рука на ощупь?

— Теплая и твердая! — воскликнула миссис Рейнольдс.

Питер засмеялся.

— О, я бы хотел, чтобы вы держали ее подольше. В наших пределах столь красивых дам не водится.

Однако реплика явно была адресована за штору, но не с тем, чтобы меня подразнить, а сказать: «Слышишь? Ей-то невдомек, кого я считаю красивой!»

В ответ мисс Рейнольдс кокетливо захихикала; когда Питер вернулся за штору и положил руку мне на лицо, ладонь пахла ее кокетством. Я крикнула, чтобы все опять громко пели.

— С ней все благополучно? — спросил кто-то, и миссис Бринк ответила, что я вновь впускаю в себя духа и мне нельзя мешать, пока обмен субстанциями не завершится полностью.

Потом я снова оказалась одна. Я крикнула, чтобы зажгли свет, и вышла из будуара, но меня так трясло, что я еле передвигала ноги. Меня уложили на диван. Миссис Бринк звонком вызвала слуг — прибежала Дженни, а за ней Рут, которая спрашивала:

— Ну как все было? Изумительно? Почему мисс Дауэс такая бледная?

От ее голоса меня затрясло еще сильнее, и миссис Бринк принялась растирать мне руки.

— Вы не слишком ослабели? — повторяла она, а Рут сняла с меня туфли, обхватила мои ступни, а потом стала согревать их дыханием.

Наконец старшая мисс Адэр сказала:

— Ну будет, дайте и мне за ней поухаживать.

Она села подле меня, а другая дама взяла мою руку.

— О, мисс Дауэс, ничего подобного я не видела! — нашептывала мисс Адэр. — Каково это, когда дух является в темноте?

Потом все ушли, кое-кто оставил для меня деньги — я слышала, как Рут бренчит монетами, но так устала, что мне было все равно, пенсы это или фунты; хотелось лишь уползти в какое-нибудь темное местечко и преклонить там голову. Я лежала на диване и слушала, как Рут запирает двери, а миссис Бринк расхаживает в своей комнате; потом она улеглась в постель и стала ждать. Я знала, кого она ждет. Я подошла к лестнице и закрыла рукой лицо, а Рут глянула на меня и сказала:

— Умничка.

Часть третья

5 ноября 1874 года

Вчера исполнилось два года, как умер мой милый отец, а сегодня в приходской церкви Челси моя сестра Присцилла наконец-то обвенчалась с Артуром Барклеем. Она покинула Лондон по крайней мере до начала будущего сезона. Медовый месяц продлится десять недель, а затем прямо из Италии они уедут в Уорикшир, где нас приглашают погостить с января до весны, но пока я не хочу об этом думать. В церкви я сидела с матерью и Хелен; Прис шла со Стивеном, а кто-то из детишек семейства Барклеев нес в корзинке ее цветы. Когда сестра вышла из ризницы и Артур откинул ее белую кружевную фату, выяснилось, что не зря последние шесть недель Прис избегала всякой мимики — такой красивой я, пожалуй, ее не видела. Мать прикладывала к глазам платок, в дверях церкви хлюпала Эллис. Разумеется, у Прис теперь своя горничная, которую из Маришеса прислала тамошняя экономка.

Я думала, будет тяжело наблюдать за проходом сестры по церкви. Оказалось — нет; я лишь чуть-чуть взгрустнула, когда подошло время на прощанье расцеловать новобрачных, когда был увязан и помечен багаж, а Присцилла, сияющая в светло-коричневой накидке — за двадцать четыре месяца первое цветное пятно в нашей семье, — обещала нам посылки из Милана. Кажется, я поймала на себе несколько сочувственно-любопытных взглядов, но определенно их было гораздо меньше, чем на свадьбе Стивена. Видимо, тогда я была материнским бременем. Теперь же стала ее утешением. Я слышала, как на завтраке гости говорили:

— Слава богу, у вас есть Маргарет, миссис Приор. Как она похожа на отца! Вот уж вам утешение.