— Жители Олсада! Прошу тишины! — воскликнул он, вновь сделав необходимую паузу и, к удивлению молодых жрецов, толпа, заполнившая главную площадь к этому моменту, и впрямь затихла. Было в голосе Колера нечто такое, что заставляло подчиняться ему безоговорочно.
— Я прибыл в ваш город недавно, однако многие из вас уже успели узнать, кто я такой. Для тех, кто не в курсе, я обязан назвать себя: мое имя Бенедикт Колер, я представляю Красный Культ земли Хоттмар, Кардения, — знаменитый палач подождал, пока по рядам жителей Олсада пройдутся изумленные восклицания о Ста Кострах Анкорды, и, смиренно кивнув, продолжил, соединив подушечки пальцев:
— Обыкновенно это является вступительным словом для речи, которую принято произносить перед исполнением приговора. Однако сегодня я не стану произносить речь. Так как в Олсаде я чужак, было принято решение, что часть расследования, а также приведение в исполнение приговора должен взять на себя жрец местного Красного Культа. Человек, во мнении которого вы не усомнитесь так, как в моем (ввиду моей небезызвестной репутации), — Бенедикт едва заметно улыбнулся уголком губ. — Засим предоставляю слово жрецу Харту.
Не говоря больше ни слова и оставляя толпу в напряженном молчании, Бенедикт сошел с помоста, увлекая за собой Урбена Леона.
Киллиан Харт стал рядом с привязанным к столбу трактирщиком и окинул его беглым взглядом. Ганс Меррокель мокрыми от слез глазами посмотрел на своего палача. Молодой человек стойко выдержал его взгляд и шагнул к краю помоста, уповая на то, что голос не предаст его и не сорвется.
— Жители Олсада! — невольно копируя манеру Бенедикта, заговорил он и указал на приговоренного. — Вы все знаете этого человека, но по правилам я обязан назвать его имя. Это Ганс Меррокель, хозяин трактира «Серое Ухо». Я не стану придумывать ужасы, являющиеся деянием его рук. Скажу больше: Ганс Меррокель
Молодой человек мельком бросил взгляд на Колера, стоявшего у помоста. Бенедикт едва заметно одобряюще кивнул. Жрец Харт прерывисто выдохнул, чувствуя, что ему вот-вот придется поднести приготовленный Иммаром Алистером факел к дровам и исполнить приговор.
«Толпа ведет себя тихо», — успокаивал себя молодой человек. — «Никто не пытается кинуться на помощь трактирщику. Никто не оспаривает приговор, все понимают, что Меррокель — преступник и заслуживает казни».
— Киллиан, — прозвучало за спиной жреца Харта, и тот почувствовал, как тело прошибает холодный пот. С трудом сохранив невозмутимое лицо, молодой человек повернулся к приговоренному, встретив умоляющий взгляд.
Толпа притихла. Казалось, все на площади обратились в слух.
— Ты ведь знаешь меня, — Ганс с трудом повышал голос, обращаясь не только к своему палачу, но и к зрителям. — Ты не раз захаживал в мой трактир. Ты знаешь, что я за человек, и знаешь, что я никогда не имел подобных помыслов…
— Твоя вина доказана, Ганс, — качнул головой Киллиан, в ту же секунду понимая, что совершает ошибку: не стоило вступать в спор с заключенным при толпе, это вселяет сомнение, являет собою невольный признак неуверенности обвинителей.
Киллиан с огромным трудом удержался и не посмотрел на Бенедикта Колера в поисках поддержки. Сейчас искать эту поддержку — непозволительно. Это будет означать фактический провал задания.
— Только не говори, что действительно веришь в этот заученный бред! — устало выкрикнул заключенный. — Я понимаю, что верит
Жрец Леон, стоявший по правую руку от Колера, побагровел и решительно шагнул вперед, однако Бенедикт удержал его.
— Не надо, — тихо шепнул он.
— Это, в конце концов, недопустимо! — прошипел старик, однако внушительный взгляд старшего жреца Кардении остудил его пыл, и он послушно умолк.