Нити магии

Тихонько открыв дверь, я вижу, как Ева, пытаясь выполнить новое па, в одиночку делает упражнения возле ряда апельсиновых деревьев, растущих в кадках. Я двигаюсь так тихо, что остаюсь незамеченной. Она снова падает, потом еще и на этот раз, поднимаясь, видит меня.

– Ты пришла сюда за сливами? – торжественным тоном спрашиваю я, и ее лицо расплывается в улыбке.

– Здесь тепло. И мне нравится, как тут пахнет. Совсем не шерстью и не нафталином, – говорит она, делая быстрый оборот на носке, вызывая у меня смех. – Хочешь посмотреть, над чем я работаю?

Она почти застенчиво хихикает, показывая мне, чему ее учит Хелена. Я уже вижу разницу. Какая-то новая грациозность заметна в том, как Ева складывает руки и распрямляет спину, мышцы ее наливаются новой силой, когда она медленно вытягивает ногу. Ева осторожно двигается среди стеклянных шаров и среди запаха фруктового сада, в то время как свет пробивается сквозь листву, создавая ощущение, что мы находимся под водой.

Я прислоняюсь к той части стены, которая не покрыта мхом. «Что будет с нами, – думаю с горечью, – если мой отец действительно пытался низвергнуть Вестергардов?» Если он и вправду был убит – и если Вестергарды на самом деле причастны к этому, – то мне нужно забрать Еву и бежать так далеко, как только мы сумеем.

«Но что, если она выберет иное? – спрашиваю себя. – Что, если она выберет свою нынешнюю жизнь?»

Что будет с нами – со мной, – если она узнает, что эти люди убили моего отца, но все равно решит остаться с ними?

Ева на миг приподнимается на самые кончики пальцев, потом опускается и широко улыбается мне. Я хлопаю в ладоши.

– Ты уже очень хорошо научилась, – с искренней радостью говорю ей. – Даже за такое короткое время. – Делаю шаг к ней и прижимаю ее к своему форменному переднику. – И мне кажется, ты подросла.

– Я совершенно уверена, что перестала расти в тот день, когда мне исполнилось восемь, – смеется она, и этот смех заставляет меня чувствовать вину за камень, спрятанный у меня в кармане. За то, что в очередной раз что-то скрываю от нее. Мне кажется, будто я делаю что-то неправильное.

– Тебе нравится учиться? – спрашиваю я, выпуская ее из объятий. – Узнавать что-то о той части мира, откуда родом твоя мать? Помнишь, ты всегда гадала, как там живут люди?

– Да, – отвечает Ева и легким движением выгибает руки над головой. – Мне нравится. Но отчасти мне странно учить что-то, что касается ее и меня. В «Мельнице» я, конечно, часто думала об этом, но… как ни странно, сейчас это меня немного пугает. Смотри, – она, не переставая размышлять вслух, кружится в танце. – Что, если это изменит мое отношение к себе самой? – Ее тело вращается так медленно, она управляет им так хорошо, что в это трудно поверить. – Или к тому, кем я себя считала?

Мои пальцы касаются кармана, где спрятан камень, и я сглатываю ком в горле.

Мы говорим, что прошлое – наш якорь, наши корни, наше основание, все то, что удерживает нас. «Но, может быть, это не всегда так», – думаю я. Может быть, иногда прошлое – это просто почва, от которой мы можем оттолкнуться и потянуться ввысь.

Ева делает последнюю попытку выполнить сложный разворот, который она разучивала, но, не довершив па, падает на одно колено.

– Осторожнее, – говорю я, поднимая ее на ноги.

– Я осторожна, – возражает она, отряхиваясь.

– Нет, – тихо говорю я. – Просто… будь осторожна. Остерегайся Филиппа Вестергарда. Хорошо?

В ее глазах впервые мелькает что-то странное.

– Почему?

– Просто у меня на его счет нехорошие предчувствия.

Краем глаза я замечаю какое-то движение, и из-за грядки с лавровыми кустами появляется Брок. Интересно, как долго он стоял там, подслушивая? Я поворачиваюсь к нему, чувствуя, как колотится мое сердце. Он стоит прямо и внимательно смотрит на нас, сложив руки за спиной.

– Прошу прощения, барышня Вестергард, эта служанка надоедает вам? – спрашивает Брок.

Ева резко разворачивается.

– Прошу прощения, Марит, этот слуга надоедает тебе? – фыркает она в ответ, сверкая глазами, и дыхание ее учащается от возмущения.

Брок делает полшага назад, пытаясь скрыть потрясенное выражение лица, а я с трудом удерживаюсь от смеха. Мы с Евой всегда стояли друг за друга, против всех остальных. Однажды, когда Сара попыталась устроить потеху из макового зернышка, застрявшего у Евы в зубах, я провела пальцами по нити, которой были пришиты пуговицы на платье Сары, и оно мгновенно расстегнулось, стоило мне выйти из комнаты.

После этого никто больше не смеялся над Евиными зубами.

– Нет, барышня Ева, он не доставляет никаких хлопот, – почтительно отвечаю я. Брок склоняется перед ней, извиняясь за свое поведение, и Ева бросает на его опущенную голову неодобрительный взгляд, делая властный жест. Я и не знала, что она так умеет.

– Если что-то изменится, Марит, сообщи мне, – говорит она, царственно выплывая в дверь, под сень глицинии. Концы лент ползут вслед за ней по земле. Впервые я осознаю, что, возможно, она не настолько нуждается во мне, как я считала.

Как только она уходит, Брок делает шаг к двери, преграждая мне выход.