Нити разрубленных узлов

Конечно, он не мог не спросить об этом. Сообщник главного врага – и вдруг действует сам по себе! К тому же таким неожиданным образом. Что ж, придется признаться:

– Она попросила покинуть ее дом.

Блондин ненадолго отвел взгляд, словно раздумывая о чем-то, потом снова посмотрел в мою сторону, но уже не на меня самого, а на дело моих рук.

– Он мертв?

– Да.

Белобрысая голова дернулась, коротко кивая. Бальга, покопавшись в складках рубашки, выбившейся из-под куртки во время бега, достал какую-то крохотную вещицу на длинной цепочке и поднес к лицу. Пронзительный свист, ничем не похожий на давешние птичьи трели, разнесся по двору и взлетел в ночное небо. Длинный сигнал. Два коротких. Снова длинный. И как только последний звук затих, откуда-то из-за соседних домов прозвучали торопливые ответы.

Блондин выдержал паузу, беззвучно шевеля губами, и приказал:

– Извольте открыть калитку. Иначе она перестанет быть целой.

А может быть, всего лишь попросил, если сделать поправку на обманчивую внушительность. Я не стал возражать, тем более что имуществу так любезно приютившего нас с Натти старика грозила опасность. И успел вовремя: едва засов под моими пальцами скользнул в сторону, выходя из скобы замка, калитка распахнулась от сильного рывка, и на дворе стало светло как днем. От доброго десятка факелов над головами людей в непроглядно-черных одеждах.

– Пошлите за паланкином, – процедил бальга сквозь зубы, стараясь перенести как можно больше веса с поврежденной ноги на здоровую.

А я бы на его месте даже присел, благо лавки под боком имеются. Старается держать лицо? Конечно. Просто не знает еще, что не всякую слабость нужно скрывать. Пусть и перед подчиненными.

Тем временем черномундирники окружили стол с мертвецом и меня заодно, а потом, следуя недвусмысленному кивку бальги, кто-то находящийся сзади ловко обхлопал ладонями те места на моей одежде, где могли прятаться потайные карманы, и расстегнул пряжку ремня. На навершии посоха тоже уже лежали чужие пальцы, так что я предпочел сделать вид, будто не замечаю творящегося обыска. Хотя древко не отпустил. Тем временем поясную сумку, разумеется заранее раскрытую и осмотренную, поднесли блондину, который выудил из нее свиток подорожной.

Чтение заняло больше времени, чем того заслуживали несколько скупых строк, описывающих меня и цели моего приезда в Катралу. Но если раньше я бы решил, что бальга таким образом пытается найти на бумаге следы подделки или еще чего-либо, то теперь терялся в догадках. Может быть, он просто плохо умеет читать? А может, рассчитывает следующий шаг и нуждается в некотором времени для этого?

Наконец подорожная была вновь свернута и отложена в сторону, куда-то между еще стоящими и перевернутыми во время драки кружками, однако изучение содержимого сумки продолжилось: в факельном свете сверкнул гранями флакон с настойкой тысячезрачника. Только тут я почувствовал, что приступ, чуть замешкавшийся на время боевых действий, готовится к решительной атаке.

Надо было нюхнуть еще тогда, в самом начале. Вот уж верно говорят: все нужно делать вовремя!

– Что это такое? – Бальга повертел мою склянку в пальцах.

– Лекарство.

Блондин открыл пробку, принюхался, еле заметно скривился.

– И от чего оно лечит?

– От болей в груди.

– У вас больная грудь?

Внешне бальга оставался по-прежнему равнодушным, но вопрос был задан тоном человека, умеющего не только смотреть, но и видеть. Конечно, после того как я разобрался с Игго, трудно поверить в то, что мою плоть терзают болезни. Какие бы то ни было.

– Да. Она повредилась… по случайности. В которой никто не виноват.

Он все еще не хотел поверить. А зря, потому что комок влаги уже начинал скапливаться между моими ребрами.

– Лекарь посоветовал мне поехать на юг. Туда, где воздух сухой и горячий. Чтобы боли беспокоили меньше.

Бальга задумчиво посмотрел флакон на свет:

– Чем вы докажете, что это не яд или иное опасное зелье?

Хочешь доказательств? Хорошо. Сейчас получишь. Вот только бы мне самому дожить до их признания…

Я расслабил мышцы насколько смог и сделал глубокий вдох. Медленно втянутый воздух прошел через горло, увлекая за собой наружную влагу, и, когда она добралась до внутренней, костер, сложенный в моем теле стараниями Натти, вспыхнул, выпуская столб влажного дыма. В глазах сразу же потемнело настолько, что даже факел, поднесенный чуть ли не к самому моему лицу, оказался неспособен прогнать накатившую тьму. А поднесли огонь ближе потому, что я забился в судорогах и повис на руках черномундирников, слава Божу не побрезговавших меня поддержать…

Нет ничего приятного в том, что тебя выворачивает наизнанку, когда легкие стараются дотянуться до воздуха. Особенно если одновременно боль мешает слышать, о чем с тобой пытаются говорить. К примеру, вопрос:

– Что с вами?

Или:

– Как вам помочь?

Вместо ответа тяну руку в сторону склянки с зельем. Или туда, где она, согласно моим представлениям, находится. Правда, сейчас мне трудно быть уверенным хоть в чем-либо, кроме тисков чужих пальцев, впившихся в плечи.