Нити Судьбы

Мальчик сначала оторопел, а потом припустил за девочкой, чей голос звенел впереди. Ручеек вместе с основной дорогой свернул налево – Саша следом за Ромалой побежал направо. Перепрыгнул через вылезшие из земли корни могучего дуба, росшего прямо на вершине уступа. Ручеек огибал его слева, а тропинка к реке – справа. Эту дорогу паренек знал хорошо, хотя и никогда не был тут весной. Зачем? Купаться-то все равно нельзя. И поэтому, когда он выскочил на поляну перед спуском к реке, просто остолбенел. Вместо привычной площадки, заросшей по грудь колючим репейником и вонючим морковником, перед взглядом расстилалась поляна с коротенькой, будто подстриженной умелым парикмахером, молоденькой, зеленой травкой. Но больше его поразила красота цветущих диких яблонь, в которой она утопала. Ветер шевелил верхушки деревьев, будто разговаривал, нашептывая что-то удивительное и восхитительное – Саше даже казалось, что он понимает, о чем тот говорит. И тогда на сочную, такую зеленую траву падал воздушный белый снег. Ромала кружилась по поляне, смеялась и ловила нежные лепестки, а те сыпались ей на волосы, путаясь в кудрях и бантах. И у Саши от увиденного даже перехватило дыхание.

– Вот это да! – выдохнул он восторженно.

– Нравиться? – спросила, хитро прищурив глаза, Ромала.

– Еще бы! – воскликнул он, обретя дар речи.

– Это самое красивое место, даже зимой здесь хорошо.

– Но летом не очень. Репей по шею, а от морковника башка болит, – высказался парень. Он все не отводил от девочки глаз. А она стояла напротив, на расстоянии двух шагов. Ветер играл ее смоляными кудрями, в которых увязали белоснежный яблоневый цвет. И такой неимоверный восторг охватывал душу – словами не передать!

– Но весной ты здесь ни разу не был, ведь так? – сразу угадала девочка.

Паренек согласился. Но тут девочка вдруг посерьезнела и призналась, что не просто так привела его сюда. Она усадила озадаченного друга на ствол яблони, которую много лет назад сразила гроза.

– Ты только не смотри на меня, – краснея, тихо попросила она, опустив глаза. – Ты мне потом все скажешь, ладно?

Мальчику ничего другого и не оставалось, как покориться, не взирая на распираемое его любопытство. Девочка села рядом – спиной к спине. И затаилась. Саше показалось, что она чересчур долго молчит, и уже собрался было высказаться об этом, как услышал голос подруги и… и замер. Остолбенел. Ромала пела, и он готов был поклясться чем угодно, что таких песен он никогда впредь не слышал. Чистый голос девочки плакал надтреснутой скрипкой. Слов он не понял – песня была на цыганском – но почувствовал и пережил все. И когда девочка последний куплет запела на русском о прощании влюбленных, у Саши перехватило горло и засвербело в носу. Он даже ничего не смог сказать, когда Ромала повернулась к нему, даже когда она положила холодные пальцы поверх его руки. Он смотрел на нее растерянно. Он был еще там. У той одинокой калитки, от которой двое уходили в противоположные стороны. Так сильно его потрясла песня. Сама исполнительница повернулась к нему, и Саша чувствовал локтем ее тепло. Она молчала, а глаза были такими грустными, что почему-то хотелось плакать. А ведь он не плакал, даже когда разводились родители. Тогда было обидно, а сейчас – больно. Так ощутимо и неправдоподобно больно.

– Эту песню очень любила мама, – тихо сказала Ромала. – Папа пел ее для нее. Последний куплет специально перевел и срифмовал. Для мамы.

Саша посмотрел на подругу. А та как не крепилась, как не загоняла слезы обратно, а все же одна спрыгнула с пушистой ресницы и скатилась по щеке. Девочка не успела ее смахнуть. Саша все знал: и что мама ее умерла давно, и что отец – цыган, и ему было почти так же больно, как и девочке. Но мальчик хотел и должен был стать сильным, чтоб защитить ее. Кто, если не он? Саша положил руку на ее плечо и приобнял. Она склонила голову ему на плечо и молчала, хотя больше и не плакала. А внизу речка несла свои весенние, мутные воды, и ей дела не было до людских страданий.

***