Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

В начале декабря 1954 года, - а если угодно точнее, то 3-го декабря 1954-го года, - сухим и солнечным, как это порой бывает в Центральной Азии, зимним днем, Камилл, соскочив с подножки трамвая, шагал в свирепом расположении духа по улочке, ведущей к зданию студенческой спецкомендатуры. Он услышал оклик, и еще не обернувшись, догадался по голосу, что его догоняет Шариф Бахтышаев. На душе полегчало, когда он обменялся рукопожатием со старым другом. Сжатые губы и решительный взгляд Шарифа свидетельствовали, что и он находится в недобром настроении. Вообще-то посещение комендатуры никогда не было приятным событием в жизни ташкентских студентов, но этот унизительный для них день смягчался ожиданием встреч с товарищами из других институтов, со многими из которых только тут и виделись - студенческая жизнь весьма напряженна. Похоже было, что нынче Шариф принял некоторое решение, о котором умалчивал, пока они с Камиллом шли по ненавистной улочке. Первым заговорил Камилл.

- Я сегодня в последний раз иду на эту гнебаную регистрацию, - вымолвил он, не сбавляя шага, - пусть сажают…

Тут Шариф остановился, остановился и Камилл.

- И я иду с тем же решением, - вымолвил Шариф, несколько удивленно уставившись на друга. - И вообще я сегодня пошел, только чтобы встретиться с ребятами и склонить их к тому же. А ты, вот, как и я, мятежник, оказывается…

Говорят, что близнецы, даже разлученные сразу после рождения, проживают во многом схожую жизнь, ибо одинаково реагируют на события. Камилл и Шариф не были близнецами, но они с младенчества росли в одной коммунальной квартире. Шариф родился первого мая, Камилл же был младше его ровно на три месяца. Матери пускали их ползать по полу вместе, вместе орали они, солидаризируясь в неприятии навязываемых им порядков, и вместе учились кушать с ложечки. Потом они подросли и разошлись из одной квартиры в разные, в том же доме. Но когда Камилла прихватывало и он бежал с поляны за домом на свой горшок, то вместе с ним бежал на запасной камилловский горшок и Шариф, потому что во время долгого сидения Камилл рассказывал преинтереснейшие, выдумываемые им тут же, сказки. Так они и были вместе, пока захватившие Симферополь немцы не выселили жителей их дома, заняв его под штаб какой-то части. После этого, в годы оккупации, Камилл и Шариф, которые поселились у родственников в отдаленных районах города, встречались несколько раз на бывшей улице Кирова в открывшемся там театре марионеток, где неизменно показывали один и тот же музыкальный спектакль - выбора у детишек в ту трудную пору не было. Куклы в красивых развевающихся платьях танцевали вальс под музыку из мхатовской "Синей птицы":

Та-та тататата та-а та!
Та-та тататата та-а та! –

- и всякий раз мальчишки и девчонки с замиранием сердца смотрели и слушали знакомое до мельчайших деталей действо, страдая на нижнем этаже сознания от неизбежно приближающегося конца этого чудесного зрелища.

В ссылке, когда Камилл переселился из чинабадской глухомани в пристоличный городок, Шариф вместе со своей матерью Мерьем-апте приехали из расположенного недалеко поселка Сырдарья навестить семью Афуз-заде, до того почитавшуюся ими потерянной или даже погибшей. Сколько слез пролили женщины, сколь рады были мальчики состоявшейся встрече! Они в один и тот же год окончили школу и оба были нынче студентами второго курса.

…Когда юноши собирались уже свернуть к стоящему в глубине двора домику спецкомендатуры, навстречу им вышел из ворот улыбающийся - рот до ушей! - Кадыр из Текстильного.

- Все! - кричал он радостно. - Физдец комендатуре! Теперь мы свободные люди!

Двое мятежников подумали, что вот и третий такой же объявился. Но вслед за Кадыром вышли и другие ребята:

- Назад, назад! - смеялись они. - Все, больше нет для нас комендатуры!

Тогда Камилл и Шариф поняли, что они опоздали со своим решением бунтовать против советской власти, которая, ити ее мать, сама как бы пошла им навстречу.

Девушек поблизости не было, поэтому в воздухе стоял густой мат, хоть топор, как говорится, вешай. А чем же было провожать жандармский режим? Не благодарностью же в адрес советской власти!

- Ну, хорошо, пойдемте, надо отметить! – конструктивно высказался, наконец, кто-то.

- Нет, погодите, - сказал Шариф, - у меня есть дело до этого физдюка.

- Ага, и у меня! - Камилл вслед за Шарифом пошел к дверям комендатуры.

Комендант с погонами капитана был сегодня улыбчив.

- Поздравляю, вас, ребята! Вот, распишитесь, что уведомлены об отмене для вас административного надзора.

- Ни фуя подписывать не будем! - одновременно одними и теми же словами отреагировали парни.

- А ты помнишь, капитан, - сказал Шариф, - помнишь, как в прошлом сентябре ты мне не разрешил съездить домой за вещами, а? Я с трудом сдал приемные экзамены, меня зачислили, и мне надо было, естественно, поехать домой, я же был здесь гол как сокол. А ты мне не разрешил поехать на дачном поезде за тридцать километров? И что это ты такая сволочь, и не человек, вроде, а?